«Быт царской семьи в XVII веке. Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях Используя пункт 5 домашний быт российских царей
Том I. Ч.1-2: Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. XX, 372, 263 с. с илл., 8 л. илл.
Том II: Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. VII, 681, 166 c. с илл., 8 л. илл.
Экземпляры в п/к переплетах с золотым тиснением по корешку.
Забелин И.Е. Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях.
В 2-х томах. 3-е издание с дополнениями. Москва, Товарищество типографии А.И. Мамонтова, 1895-1901.
С портретом автора, планами и иллюстрациями на отдельных листах.
Т. 1: Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. 1895. XXI, 759 с., 6 складных л. с иллюстрациями. Т. 2: Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. 1901. VIII, 788 с., VIII таблиц с иллюстрациями. В составном индивидуальном переплёте эпохи. Двухцветная иллюстрированная издательская обложка сохранена в переплёте. 25,5х17 см. К этому изданию книжные дилеры часто присовокупляют 2-ю часть первого тома из четвертого посмертного издания Синодальной типографии 1915 года:
XX, , 900 с., 1л. портр., 2 л.илл.Непревзойдённый капитальный труд нашего знаменитого историка!
Традиционная пышность и замкнутость русского великокняжеского, а затем и царского двора неизменно вызывали у современников любопытство, которому было суждено оставаться неудовлетворенным - вход во внутренние покои дворца, в особенности на его женскую половину, был заказан практически для всех, за исключением узкого круга слуг и родственников. Проникнуть в этот утаенный от окружающих мир, сделать это деликатно, не увлекаясь неизбежными в такой ситуации романтическими легендами или фантастическими сплетнями, - задача не из легких. Историки, которых привлекают общие закономерности развития государства, экономики и общества, редко обращаются к таким темам. Однако есть и счастливые исключения - работы выдающегося русского историка и археолога Ивана Егоровича Забелина. Внутренний распорядок, бытовой уклад Московского дворца, взаимоотношения его обитателей прослежены Забелиным во всех их живописных подробностях, с детальным описанием разнообразных обрядов и церемоний, которые сопровождаются объяснением их ритуального смысла и глубинной значимости. Все рассказы И. Е. Забелина основаны на подлинном историческом материале, с которым он имел возможность познакомиться, работая в архиве Оружейной палаты Московского Кремля. В понимании И.Забелина, быт – это живая ткань истории, создающаяся из различных мелочей и повседневных реалий – то, что позволяет детально представить и прочувствовать историческое бытие. Поэтому для исследователя важна любая мелочь, из совокупности которых складывалась жизнь наших предков. Трудам историка свойственен выразительный и оригинальный язык, необыкновенно красочный и богатый, с архаичным, народным оттенком.
Фундаментальный труд И.Е. Забелина «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях» посвящен восстановлению основ и мельчайших деталей царского быта, развитию представлений о царской власти и Москве как центре пребывания царей, истории строительства Кремля и царских хором, внутреннему их убранству (архитектурным новшествам и способам внешнего декора, техническим деталям интерьера, росписям стен, меблировке, предметам роскоши, одежде, домашним животным и так далее), ритуалам, связанным с персоной царя и придворному протоколу (то есть, кто из царского окружения имел право приходить во дворец, как это следовало делать, какие хозяйственные службы и должности были при дворе, обязанности царских врачей, назначение различных дворцовых помещений), распорядку дня во дворце (занятия государя, начинавшиеся с утренней молитвы, решение государственных вопросов и роль в этом Боярской Думы, обеденное время и послеобеденные развлечения, цикл православных праздников, центром которого был Государев двор). Второй том книги посвящен жизненному циклу русских царей с момента их рождения и до смерти: ритуалам, связанным с рождением ребенка; детской одежде и игрушкам, детским развлечениям (активным и настольным играм, охоте, пусканию голубей и так далее), процессу воспитания и обучения юных наследников (в этой связи рассматривается издание первых букварей, деятельность Верхней типографии, характер педагогики того времени, книги и картины, использовавшиеся в обучении), дворцовые увеселения и забавы, царский стол. Особая глава посвящена детству Петра Великого. И.Е.Забелин исследует рассматриваемые им вопросы в их развитии, отмечая изменения бытовых деталей. В качестве приложений к книге опубликованы интереснейшие документы, касающиеся придворного быта, например, «Записки касательно комнатных и повивальных бабок», «Росписи оружейной казны царевича Алексея Алексеевича» и многое другое. Огромный труд и терпение положил И.Е.Забелин, чтобы восстановить живую картину прошлого, но благодаря этому его фундаментальное сочинение до сих пор является одним из лучших примеров бытовой истории.
Иван Егорович Забелин
(1820-1908) - это целая эпоха в российской историографии как по масштабам сделанного им, так и по продолжительности жизни в науке. Он родился за пять лет до восстания на Сенатской площади, а умер через три года после «кровавого воскресенья», сын мелкого тверского чиновника, рано потерявший отца и отданный в богадельню, Забелин, имея за спиной лишь пять классов сиротского училища, стал известным историком и археологом, автором двухсот печатных работ, в том числе восьми монографий. Ему довелось общаться с людьми пушкинского круга (М.П. Погодиным, П.В. Нащокиным, С.А. Соболевским), дружить с И.С. Тургеневым и А.Н. Островским, консультировать Л.Н. Толстого. Он много лет возглавлял Исторический музей, куда после его смерти перешла собранная им ценнейшая коллекция древних рукописей, икон, карт, гравюр, книг. «Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях» - один из главных трудов Забелина. За него он был удостоен престижных научных наград: золотой медали Академии нате, большой серебряной медали Археологического общества, Уваровской и Демидовской премий. Свой интерес к «бытовой» стороне истории Забелин объяснял тем, что учёному прежде всего надлежит знать «внутренний быт народа во всех его частностях, тогда события и громкие, и незаметные оценены будут несравненно вернее, ближе к истине». В основу монографии легли очерки Забелина, которые в 1840-1850-х годах регулярно печатались в «Московских ведомостях» и «Отечественных записках». Собранные воедино, систематизированные и дополненные, они составили два тома, первый из которых - «Домашний быт русских царей» - увидел свет в 1862 году, а второй - «Домашний быт русских цариц» - семь лет спустя, в 1869-м. За последующие полвека книга выдержала три переиздания.
Последнее вышло уже в 1918 году, когда тема «царского быта» стремительно теряла актуальность. О причине, по которой центром исследования была выбрана повседневная жизнь московского двора в XVI и XVII веках, историк писал: «Старый русский домашний быт и особенно быт русского великого государя со всеми своими уставами, положениями, формами, со всею порядчивостью, чинностью и чтивостью наиболее полно выразился к концу XVII столетия. Это была эпоха последних дней для нашей домашней и общественной старины, когда всё, чем была сильна и богата эта старина, высказалось и закончилось в такие образы и формы, с которыми по тому пути дальше идти было невозможно». Изучая монарший быт на пороге нового времени в книге под общим названием «Домашний быт русского народа», автор лишний раз утверждал свою излюбленную идею о единстве власти и общества: «Каково государство - таков и народ, и каков народ - таково и государство». Мамонтовский «Домашний быт русского народа» - последнее прижизненное издание труда Забелина. По сравнению с предыдущими оно дополнено новыми сведениями о предметах царского обихода, поэтажными планами Кремлёвского дворца и рисунками, сделанными с оригиналов, хранившихся в Историческом музее.
Забелин, Иван Егорович
(1820, Тверь - 1908, Москва) - русский археолог и историк, специалист по истории города Москвы. Член-корреспондент Императорской Академии наук по разряду историко-политических наук (1884), почётный член Императорской Академии наук (1907), инициатор создания и товарищ председателя Императорского Российского Исторического музея имени Императора Александра III, тайный советник. Закончив Преображенское училище в Москве, не смог продолжить образование из-за недостатка средств и в 1837 году поступил на службу в Оружейную палату канцелярским служителем второго разряда. Знакомство со Строевым и Снегирёвым пробудило в Забелине интерес к изучению русской старины. По архивным документам он написал свою первую статью о поездках русских царей на богомолье в Троице-Сергиеву лавру, напечатанную в сокращённом варианте в «Московских губернских ведомостях» в № 17 за 1842. Статья, уже переделанная и дополненная, появилась в 1847 в «Чтении Московского общества истории и древностей», и в то же время Забелин был избран в члены-соревнователи общества. Прочитанный Грановским на дому курс истории расширил исторический кругозор Забелина - в 1848 он получил место помощника архивариуса в Дворцовой конторе, а с 1856 занимал здесь место архивариуса. В 1853-1854 гг. Забелин работает преподавателем истории в Константиновском межевом институте. В 1859 по предложению графа С. Г. Строганова Забелин перешёл в Императорскую археологическую комиссию младшим членом, и ему были поручены раскопки скифских курганов в Екатеринославской губернии и на Таманском полуострове, около Керчи, где было сделано множество интереснейших находок. Результаты раскопок описаны Забелиным в «Древностях Геродотовой Скифии» (1866 и 1873) и в отчётах Археологической комиссии. В 1876 Забелин оставил службу в комиссии. В 1871 университет св. Владимира удостоил его степени доктора русской истории. В 1879 он был избран председателем Московского общества истории и древностей и затем товарищем председателя Императорского Российского Исторического музея имени Императора Александра III. В 1884 Академия наук избрала Забелина в число членов-корреспондентов, а в 1892 - почетным членом. На торжественном праздновании 50-летнего юбилея в 1892 Забелина приветствовал весь русский учёный мир. Исследования Забелина касаются, главным образом, эпох Киевской Руси и становления Русского государства. В области истории быта и археологии древнейших времён его труды занимают одно из первых мест. Забелина интересовали коренные вопросы особенностей жизни русского народа. Отличающая черта его работ - это вера в самобытные творческие силы русского народа и любовь к низшему классу, «крепкому и здоровому нравственно, народу-сироте, народу-кормильцу». Глубокое знакомство со стариной и любовь к ней отражались и в языке Забелина, выразительном и оригинальном, с архаическим, народным оттенком. При всём своём идеализме Забелин не скрывает и отрицательных сторон древней русской истории: принижение роли личности в роду и домостроевской семье и прочее. Разбирая идейные основы русской культуры, он отмечает также важное значение экономических отношений в истории политики и культуры. Первые капитальные сочинения Забелина - это «Домашний быт русских царей в XVI-XVII веках» (1862) и «Домашний быт русских цариц в XVI-XVII веках» (1869, 2-е издание-грачевское - в 1872); им предшествовал ряд статей по отдельным вопросам того же рода, печатавшиеся в «Московских ведомостях» 1846 и в «Отечественных записках» 1851-1858 гг. Наряду с обстоятельнейшим исследованием образа жизни царя и царицы здесь были также исследования о значении Москвы как вотчинного города, о роли дворца государя, о положении женщины в древней России, о влиянии византийской культуры, о родовой общине. Важное значение имеет и развитая Забелиным теория вотчинного происхождения государства. Продолжением I главы «Домашнего быта русских царей» является статья «Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве» («Вестник Европы», 1871, № 1 и 2). Изданные в 1876 и 1879 гг. два тома «Истории русской жизни с древнейших времён» представляют собой начало обширного труда по истории русской культуры. Забелин хотел выяснить все самобытные основы русской жизни и её заимствования у финнов, норманнов, татар и немцев. Во имя самобытности славян он уходит от норманнской теории. Забелин отступает здесь от своего прежнего взгляда на род как на стихийную силу, угнетавшую и уничтожавшую личность. Ослабляя значение родоначальника, он говорит, что «отец-домодержец, выходя из дома и становясь в ряды других домохозяев, становился рядовым братом»; «братский род представлял такую общину, где первым и естественным законом жизни было братское равенство». Помимо этого, Забелиным были изданы:
«Историческое описание московского Донского монастыря» (1865)
«Кунцово и древний Сетунский стан» (М., 1873, с очерком истории чувства природы в древнерусском обществе)
«Преображенское или Преображенск» (М., 1883)
«Материалы для истории, археологии и статистики города Москвы» (1884, ч. I. изд. М. городской думы)
«История города Москвы». (М., 1905).
Первым поводом для обращения Забелина к событиям Смуты стала полемика с Костомаровым, который в своих исторических характеристиках Минина и Пожарского использовал данные поздних и недостоверных источников. Забелин в своих полемических очерках убедительно доказал некорректность такого подхода, а затем обратился и к другим спорным вопросам истории Смуты. В последующих очерках он изложил свою точку зрения на суть происходивших в то время событий; показал тенденциозность и недостоверность многих данных знаменитого «Сказания» Авраамия Палицина; рассказал о забытом, но по-своему очень интересном герое Смуты – старце Иринархе. Вскоре вся эта серия очерков, появившихся первоначально журнале «Русский архив» (1872, №№ 2-6 и 12), была издана отдельной книгой, которая пользовалась популярностью и до 1917 г. выдержала несколько изданий.
Забелин, Иван Егорович
родился в Твери 17 сентября 1820 г. Его отец, Егор Степанович, был писцом Казенной палаты и имел чин коллежского регистратора. Вскоре после появления на свет сына Е.С. Забелин, получив должность в Московском губернском правлении, переехал с семьей в Москву. Жизнь складывалась как нельзя лучше, но вдруг случилась беда: лишь только Ивану исполнилось семь лет, неожиданно скончался его отец. С этого момента в доме Забелиных надолго поселились «неодолимые бедствия» и нужда. Мать перебивалась случайными заработками, маленький Иван прислуживал в церкви. В 1832 г. ему удалось поступить в Преображенское сиротское училище, по окончании которого Забелин так и не смог продолжить свое образование. В 1837–1859 гг. Забелин служил в Дворцовом ведомстве Московского Кремля – архивах Оружейной палаты и Московской дворцовой конторы. Знакомство со старинными документами пробудило в начинающем ученом серьезный интерес к исторической науке. Не имея средств для обучения в Московском университете, он усиленно занимался самообразованием и постепенно приобрел известность в научном мире Москвы трудами по истории древней русской столицы, дворцового быта XVI–XVII вв., истории русского искусства и ремесла. Поистине всенародное признание получили его книги «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетии», «Кунцово и древний Сетунский стан», детская книжка «Москва-Матушка – Золотые Маковки» и др. В 1859–1879 гг. Забелин состоял в Императорской Археологической комиссии, в 1879–1888 гг. являлся председателем Общества истории и древностей российских. С 1879 г. по поручению Московской городской думы ученый приступил к составлению подробного исторического описания Москвы, одновременно с 1885 г. ведя напряженную работу на посту товарища председателя Российского Исторического музея, с которым судьба связала его до конца жизни. Музей был для И.Е. Забелина всем – его любовью и смыслом существования. Громадный научный авторитет ученого поднял престиж музея в обществе на небывалую высоту. Представители всех сословий и именитые коллекционеры несли в музей, как отдельные предметы, так и целые собрания. Прослужив музею более трети столетия, И.Е. Забелин выразил в завещании самую заветную мысль: «Наследниками своими я почитаю только свою родную дочь Марию Ивановну Забелину и Императорский Российский Исторический музей имени Александра III, поэтому в случае кончины моей дочери все наследство без всякого исключения да перейдет в собственность сего Исторического музея … Никаким другим наследникам, могущим когда-либо появиться, я не оставляю ни порошинки». По завещанию он также передал музею свое жалование за все годы службы и собранные им на протяжении жизни коллекции. И.Е. Забелин скончался в Москве 31 декабря 1908 г. в возрасте 88 лет и был похоронен на Ваганьковском кладбище.
Быт - это живая ткань истории, позволяющая детально представить и прочувствовать историческое бытие.
Иван Егорович Забелин (1820-1908) - выдающийся русский историк и археолог, председатель Общества истории и древностей, почетный член Петербургской Академии наук. Его исследования касаются, главным образом, древнейшей киевской эпохи и московского периода русской истории. Трудам историка свойственен выразительный и оригинальный язык, необыкновенно красочный и богатый, с архаичным, народным оттенком. Исследуя идейные основы русской культуры, он подчеркивает важную роль экономических отношений в истории. Историк стремился выяснить?корни и истоки? русской жизни, выявлял заимствования в культуре от соседних народов. Как ведущий представитель направления?бытовой истории? Забелин обращал внимание любым мелочам, из совокупности которых складывалась жизнь наших предков.
Фундаментальный труд И. Е. Забелина?Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях? посвящён восстановлению основ и мельчайших деталей царского быта, развитию представлений о царской власти и Москве как центре пребывания царей, истории строительства Кремля и царских хором, внутреннему их убранству (архитектурным новшествам и способам внешнего декора, техническим деталям интерьера, росписям стен, мебилировке, предметам роскоши, одежде, домашним животным и т. д.), ритуалам, связанным с персоной царя и придворному протоколу (то есть, кто из царского окружения имел право приходить во дворец, как это следовало делать, какие хозяйственные службы и должности были при дворе, обязанности царских врачей, назначение различных дворцовых помещений), распорядку дня во дворце (занятия государя, начинавшиеся с утренней молитвы, решение государственных вопросов и роль в этом боярской думы, обеденное время и послеобеденные развлечения, цикл православных праздников, центром которого был государев двор).
Оригинальное издание книги вышло в 2-х томах, однако полный текст работы Забелина находится только в первом томе.
Второй том, содержащий дополнительные материалы, я, к сожалению, предложить я не могу.
?Домашний быт русских царей в XVI и XVII? - первая часть более общего исследования Забелина?Домашний быт русского народа в XVI и XVII столетиях?.
Вторая часть - ?Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях? - будет представлена на сайте немного позднее.
Посетители сайта уже имели возможность познакомиться с кратким популярным очерком, составленным Санкт-Петербургским?Обществом грамотности? на основе труда Забелина:
Как жили в старину русские цари-государи.
Другие книги Ивана Забелина на сайте:
История русской жизни с древнейших времён (в 2-х томах)
Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время
Кунцово и древний сетунский стан
Метки темы:
Классика русской исторической мысли
ыт русского государя со всеми своими уставами, положениями, с всею своею чинностью, наиболее полно выразилась к концу XVII столетия. Но как ни были широки и царственны размеры быта в общих чертах, в общих положениях быта и даже в мелких частностях, он нисколько не удалился от типичных, исконных очертаний русской жизни. Московский государь оставался все тем же князем - вотчинником. Вотчинный тип отражался во всех мелочах и порядках его домашней жизни и домашнего хозяйства. Это был простой деревенский, и следовательно чисто русский быт, нисколько не отличавшийся в основных чертах от быта крестьянина, быт, свято сохранявший все обычаи и предания.
Государев двор или дворец
Великокняжеские хоромы, как древнейшие, так и строенные во времена царей, можно рассматривать как три особых отделения. Во-первых, хоромы постельные, собственно жилые, или, как их называли в XVII в., покоевые. Они были не обширны: три, иногда четыре комнаты, служили достаточным помещением для государя. Одна из этих комнат, обычно самая дальняя, служила опочивальней царю. Рядом с ней устраивалась крестовая или моленная. Другая, имевшая значение современного кабинета, называлась комнатой . И, наконец, первая именовалась передней и служила в качестве приемной. Передней в нынешнем понятии служили сени .
Княжнина половина , хоромы государевых детей и родственников ставились отдельно от жилых хором государя и, с небольшими изменениями, во всем походили на последние.
Ко второму отделению государева дворца относились хоромы не покоевые, предназначенные для торжественных собраний. В них государь, следуя тогдашним обычаям, появлялся только в торжественных случаях. В них проходили духовные и земские соборы, давались праздничные и свадебные государевы столы. Что же касается названия, они были известны как столовые избы , горницы и повалуши .
К третьему отделению принадлежали все хозяйственные постройки, которые тоже назывались дворцами. Известны дворцы конюшие, житный, кормовой (он же поваренный), хлебный, сытный и т.д. Что же касается великокняжеской казны, состоявшей обычно из золотых и серебряных сосудов, драгоценных мехов, дорогих материй и тому подобных предметов, то великий князь, следуя весьма древнему обычаю, сохранял эту казну в подвалах или подклетах каменных церквей. Так, например, казна Ивана Грозного хранилась в церкви св. Лазаря, а его супруги, великой княжны Софьи Фоминичны – под церковью Иоанна Предтечи у Боровицких ворот.
Что касается внешнего вида , дворец в конце XVII столетия представлял чрезвычайно пеструю массу зданий самой разнообразной величины, разбросанных без всякой симметрии, так что в конкретном смысле дворец не имел фасада. Здания теснились друг против друга, возвышались одно над другим и еще больше увеличивали общую пестроту своими разнообразными крышами в виде шатров, скирдов, бочек, с прорезными золочеными гребнями и золочеными маковицами наверху, с узорчатыми трубами, сложенными из изразцов. В иных местах возвышались башни и башенки с орлами, единорогами, львами, вместо флюгеров.
Войдем теперь внутрь хором. Все, что служило украшением внутри хором или составляло их необходимую часть, называлось нарядом . Существовало два вида наряда: хоромный и шатерный. Хоромный еще назывался плотничьим, т.е. оттесывали стены, потолки и стены обшивали красным тесом, делали лавки, подати и проч. Этот простой плотничий наряд получал особую красоту, если комнаты убирались столярной резьбой. Шатерный же наряд состоял из уборки комнат сукном и другими тканями. Большое внимание уделялось потолкам. Существовало два вида украшения потолков: вислый и слюдяной. Вислый – деревянная резьба с рядом навесных деталей. Слюдяной – убранство слюдой с резными украшениями из жести. Украшение потолков сочеталось с украшением окон. Пол настилали досками, иногда мостили дубовым кирпичом.
Перейдем теперь к меблировке комнат. Основные комнаты царской половины были: Передняя, Комната (кабинет), Крестовая, Опочивальня и Мыленка. Мне хотелось бы остановить свой взгляд на опочивальне, потому что эта комната имела самое богатое убранство по тем временам. Итак, опочивальня . Главным предметом убранства постельной комнаты была кровать (постеля).
Кровать соответствовала прямому значению этого слова, т.е. она служила кровом и имела вид шатра. Шатер расшивался золотом и серебром. Завесы были отделаны бахромой. Помимо завесов, в головах и в ногах кровати привешивались застенки (род драпировки). Застенки тоже вышивались золотом и серебряным шелком, украшались кистями, на них изображали людей, зверей и разные диковинные травы и цветы. Когда в XVII в. пошла мода на немецкую фигурную резьбу, кровати стали еще более красивыми. Их стали украшать коронами, венчавшими шатры, гзымзами (карнизы), шпренгелями, яблоками и пуклями (род шара). Вся резьба по обыкновению золотилась, серебрилась и расписывалась краской.
Такую кровать можно посмотреть в Большом Кремлевском дворце, и хотя, та кровать относиться к более позднему времени, но идея, в общем, отражена.
Цены на царские кровати колебались от 200р. до 2р. Два рубля стоила разборная походная кровать, обшитая красным сукном – аналог раскладушки. Самая дорогая и богатая кровать в Москве семнадцатого столетия стоила 2800р. и была послана Алексеем Михайловичем в дар персидскому шаху. Эта кровать была украшена хрусталем, золотом, слоновьей костью, черепаховым панцирем, шелком, жемчугом и перламутром.
Если так богато устраивались кровати, то не с меньшей роскошью убиралась и сама постель. Причем для особых случаев (свадьба, крестины, рождение ребенка и т.д.) существовала своя постель. Итак, постель состояла: х/б тюфяк (бумажник) в основании, взгловья (длинная подушка во всю ширину постели), две пуховые подушки, две маленькие пуховые подушечки, одеяло, покрывало, под кроватью стелился ковер. К кровати приставлялись колодки. Они нужны для того, что бы залазить на ковер. Причем застеленные кровати были настолько высоки, что без этих приступных колодок залезть на кровать было тяжело.
У многих существует представление, что опочивальни тех времен были увешаны иконами. Это не так, для молебна служили крестовые комнаты, которые выглядели как маленькие церкви из-за количества икон. В опочивальне же был только поклонный крест.
Обычный день
День государя начинался в комнатном или покоевом отделении дворца. А конкретнее говоря, ранее утро заставало государя в Крестовой, с богато украшенным иконостасом, в котором уже до появления государя зажигались лампады и свечи. Государь вставал обыкновенно в четыре часа утра. Постельничий подавал ему платье. Умывшись в Мыленке, государь тот же час шел в Крестовую, где его ждали духовники. Священник благословлял государя крестом, утренняя молитва начиналась. По совершении молитвы, которая длилась обычно около четверти часа, выслушав заключительное духовное слово, читавшееся дьяком, государь посылал особо доверенного человека к государыне проведать о ее здоровье, узнать как почивала?, потом сам выходил здороваться. После этого они вместе слушали заутреннюю. Между тем в Передней собирались окольничие, думные, бояре, ближние люди «челом ударить государю». Поздоровавшись с боярами, поговорить о делах, государь в сопровождении придворных шествовал в часу девятом в одну из придворных церквей слушать позднюю обедню. Обедня продолжалась часа два. После обедни в Комнате (=кабинет) царь слушал в обыкновенные дни доклады и челобитные и занимался текущими делами. После того, как бояре разъезжались, государь (иногда с особо приближенными боярами) шел к столовому кушанью, или обеду. Несомненно, праздничный стол разительно отличался от обыкновенного. Но даже обеденный стол не шел в никакое сравнение со столом государя во время поста. Набожности и аскетичности в соблюдении постов государями можно было только удивляться. Например, царь Алексей во время поста ел только 3 раза в неделю, а именно в четверг, субботу и воскресенье, в остальные дни ел по куску черного хлеба с солью, по соленому грибу или огурцу и пил по полстакана пива. Рыбу он ел только 2 раза за весь семинедельный Великий пост. Даже, когда не было поста, он не ел мясного по понедельникам, средам и пятницам. Впрочем, несмотря на такое постничество, в мясные и рыбные дни, за обыкновенным столом подавалось до 70 разнообразных блюд. После обеда государь обычно ложился спать и почивал до вечера, часа три. Вечером во дворе снова собирались бояре и прочие чины, в сопровождении которых, царь шел к вечерне. Иногда после вечерни также слушались дела или собиралась Дума. Но чаще всего время после вечерни до вечернего кушанья царь проводил в кругу семьи. Царь читал, слушал бахарей (рассказчики сказок и песен), играл. В числе самых любимых развлечений царей были шахматы. О силе этой традиции говорит тот факт, что при Оружейной палате состояли особые мастера-шахматники.
Вообще развлечения того времени не были так бедны, как мы думаем. При дворе существовала особая Потешная палата, в которой всякого рода потешники забавляли царское семейство. В числе этих потешников были скоморохи, гусельники, домбрачи. Известно, что при дворовом штате были дураки-шуты – у царя, дурки-шутихи, карлицы и карлики – у царицы. Зимой, особенно по праздникам, царь любил смотреть медвежье поле, т.е. бой охотника с диким медведем. Ранней весной, летом и осенью царь нередко выезжал на соколиную охоту. Обычно эта потеха длилась целый день и сопровождалась особым ритуалом.
Иван Егорович Забелин (1820-1908), выдающийся русский историк и археолог, член-корреспондент (1884), почетный член (1907) Петербургской Академии наук, родился в Твери, в семье бедного чиновника. Его отец, Егор Степанович, служил в должности писца в городской Казенной палате и имел чин коллежского регистратора – самый младший гражданский чин 14-го класса.
Вскоре отец И. Е. Забелина получил должность в Московском губернском правлении, и семья Забелиных перебралась в Москву. Казалось, все складывалось как нельзя лучше, однако отец будущего ученого неожиданно умер, когда Ивану едва исполнилось семь лет; с этих пор в их доме надолго поселилась нужда. Поэтому и образование он смог получить только в Преображенском сиротском училище (1832– 1837), где царили «старозаветные, спартанские, суровые и жестокие» методы воспитания. Впрочем, он был любознательным юношей и даже казенная атмосфера сиротского училища не помешала ему увлечься чтением и познакомиться со многими книгами, сыгравшими немаловажную роль в его дальнейшей судьбе.
После окончания училища в 1837 г. Забелин, не имея возможности, из-за своего материального положения, продолжить образование, поступил на службу в Оружейную палату Московского Кремля канцелярским служителем второго разряда. В то время Оружейная палата была не только музеем – в ней находился также богатый архив исторических документов. Иван Забелин не был историком по образованию, однако изучение документов о старинном быте Московской Руси увлекло его, и он всерьез занялся историческими исследованиями.
В 1840 г. он написал свою первую статью – о путешествиях царской семьи в XVII в. на богомолье в Троице-Сергиев монастырь,– которая была напечатана в приложениях к «Московским ведомостям» только в 1842 г. За ней последовали другие труды – к концу 40-х гг. Забелин имел уже около 40 научных работ и был принят как равный в кругу московских историков-профессионалов. Однако читать лекции, например в Московский университет, его так и не пригласили, поскольку у ученого-практика отсутствовало университетское образование. Впоследствии Киевский университет присвоил Забелину профессорское звание по совокупности его научных трудов; только в 80-е годы он стал почетным доктором Московского и Петербургского университетов.
Работая в Оружейной палате, Забелин собирал и обрабатывал материалы по истории царского быта, а затем публиковал их в журнале «Отечественные записки» (1851-1857). В 1862 г. эти статьи вышли отдельным изданием под заглавием «Домашний быт русских царей в XVI и XVII вв.»; в 1869 г. увидел свет 2-й том – «Домашний быт русских цариц в XVI и XVII вв.».
Жизнь Московского дворца была прослежена в этих книгах во всей ее повседневной конкретности, с детальным описанием церемониалов и обрядности. Обстоятельное исследование обряда жизни царя и царицы переплетается с важными для отечественной исторической науки обобщениями о значении Москвы как вотчинного города, о роли государева дворца, о положении женщины в древней России (глава об этом вопросе издана отдельно в «Дешевой библиотеке» Суворина), о влиянии византийской культуры, о родовой общине.
Продолжением главы I «Домашнего быта русских царей» стала интереснейшая работа «Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве», опубликованная в журнале «Вестник Европы» в начале 1871 г.
Забелин получил место помощника архивариуса в дворцовой конторе, а еще через восемь лет стал архивариусом. В 1859 г. он перешел в Императорскую археологическую комиссию, где ему были поручены раскопки скифских курганов в Екатеринославской губернии и на Таманском полуострове, близ Керчи, в ходе которых было сделано множество ценных находок. Результаты этих раскопок Забелин описал в работе «Древности Геродотовой Скифии» (1872) ив отчетах Археологической комиссии.
В 1879 г. Забелин был избран председателем Общества истории и древности и затем товарищем (заместителем) председателя Исторического музея. С 1872 г. он входил в комиссию по постройке здания Исторического музея в Москве, а с 1883 г. и до конца жизни он был бессменным товарищем председателя музея. Поскольку председателем был московский губернатор, великий князь Сергей Александрович, Забелин стал фактическим руководителем музея, заботливо следившим за пополнением его фондов.
Забелин и сам всю жизнь занимался коллекционированием. В его обширное собрание входили рукописи, карты, иконы, эстампы, нумизматика. После смерти ученого вся его коллекция, в соответствии с завещанием, была передана в Исторический музей.
Исследования Забелина были посвящены в основном эпохе Киевской Руси и Московскому периоду русской истории. Глубокое знакомство со стариной и любовь к ней нашли отражение в языке сочинений Забелина, выразительном, оригинальном, необыкновенно красочном и богатом. Во всех его работах также отчетливо заметна характерная для этого незаурядного ученого-самоучки вера в самобытные творческие силы русского народа и любовь к нему, «крепкому и здоровому нравственно народу-сироте, народу-кормильцу». Или, если вспомнить его собственные слова: «Нельзя делить Русь на столетия механически, Русь есть живое, образное пространство».
Вадим Татаринов
Том I
Глава I
Государев двор, или дворец. Общий обзор
Вступление.– Общее понятие о княжеском дворе в Древней Руси.– Двор первых московских князей.– Общий обзор древних хоромных построек в Великой Руси.– Способы построек, или плотницкое дело.– Состав деревянного государева дворца.– Каменный дворец, воздвигнутый в конце XV века.– Его расположение в начале XVI века.– История дворца при Иване Васильевиче Грозном и его преемниках.– Дворцовые здания в Смутное время.– Обновление дворца и новые постройки при Михаиле Федоровиче.– Новые украшения дворца при Алексее Михайловиче.– Расширение и украшение дворца при Федоре Алексеевиче и в правление царевны Софьи.– Расположение дворца и его состав в конце XVII ст.– Запустение и постепенное разрушение дворцовых зданий в XVIII ст.
Старый русский домашний быт и особенно быт русского великого государя со всеми своими уставами, положениями, формами, распорядком наиболее полно сложился к концу XVII ст. Это была эпоха последних дней нашей домашней и общественной старины, когда все, чем была сильна и богата эта старина, высказалось и оформилось в таких образах и формах, с которыми по тому же пути дальше было идти невозможно. Москва, самая жизнеспособная в Старой Руси, в эту замечательную и любопытную эпоху отживала свой век при полном господстве исторического начала, которое ею было выработано и водворение которого в жизнь стоило стольких жертв и такой долгой и упорной борьбы. Политическое единство Русской земли, к которому неизбежно вели московские стремления и предания, являлось уже неоспоримым и несомненным делом и в умах самого народа, и для всех соседей, когда-либо протягивавших руку к нашим землям. Представитель этого единства, московский великий государь, самодержец всея Руси, стал в отношении к земству 1 на недосягаемую высоту, о которой едва ли помышляли наши далекие предки.
Похороны древнеславянского князя. С фрески Г. Семирадского
Ничего соответствующего этому «пресветлому царскому величеству» в древней нашей жизни мы не видим. Правда, идея царя была хорошо знакома нам еще с первых веков нашей истории, особенно когда деятельны были наши связи с Византией. Царь греческий представлялся для нас типом самодержавной, ничем не ограниченной власти, типом высокого и великого сана, к которому доступ сопровождался изумительной для простых глаз торжественностью и обстановкой несказанного блеска и великолепия. Обо всем этом мы получили достаточное понятие еще со времени варяжских походов на Царьград 2 . Понятие это не угасало и в последующие века, особенно распространяемое духовенством, греческим и русским, в связи с их частыми отношениями с Царьградом Книжные люди тех веков, обыкновенно тоже церковники, изредка приписывали этот титул и русским князьям из желания наиболее возвысить их сан и значение, по крайней мере в собственных глазах, из желания сказать нечто верноподданническое в похвалу доброму князю.
Позднее тем же титулом мы стали величать царя Ордынского, потому что как же иначе, т. е. понятнее для всех, могли мы обозначить характер ханской власти и характер его господства над нашей землей. Новое явление мы назвали соответственным ему именем, которое как представление давно уже существовало в умах, с давнего времени соединяясь с довольно определенным и знакомым всем понятием. У себя дома, среди своих князей, мы не находили ничего соответствующего этому имени. И если иногда называли их так, то, как мы упомянули, единственно из особой угодливости и подобострастия, которыми большей частью руководилась в своих похвальных словах наша старинная книжность. Тип великого князя Древней Руси не был очерчен резко и определенно. Он терялся среди собственно княжеского рода, дружинников и вечевых городов, пользовавшихся почти равной самостоятельностью голоса, власти и действий. Черты этого типа пропадают в общем строе земли. Он не вдруг приобретает даже имя великого и просто именуется «князем» с прибавлением изредка титула «господин», что показывало только вообще властное его значение. Книжники, вспоминая апостольское писание, присваивают ему иногда значение «божьего слуги», который «не напрасно меч носит, но в месть злодеям, в похвалу же добродеям». Именуют его «главою земли»; но это были представления отвлеченные, собственно книжные; в действительной жизни им мало внимали.
С именем князя повседневные понятия времени соединяли только значение главного судьи и воеводы, хранителя правды и первого воина земли. Когда правда нарушалась поступками князя, он терял доверие, лишался княжества, а иногда и самой жизни. Вообще он был «стражем Русской земли» от врагов внутренних, домашних, и от врагов иноплеменных. За то земля его кормила, и он сам не простирал своих видов дальше права на это кормление. Кормление вместе с тем условливало общее владение землею в княжеском роду и, следовательно, личную зависимость князя, хотя бы и великого, не только от родичей, но даже и от дружинников, потому что и те были участниками кормления и общинного владения землею, участниками в оберегании правды и в защите земли от врагов. Понятно, почему великий князь и для земства становился не более чем наместником, не главой земли, а главой таких же наместников, вождем дружины; понятно, почему и отношения его к земству были так непосредственны и просты. В те простодушные века очень часто слышались на вечевых сходах оживленные речи и споры, в которых люди веча и князь высказывают какие-то братские, совершенно равные отношения. Не станем говорить о том, насколько в этих оживленных беседах обнаруживается сознательно выработанные определения жизни. Может быть, здесь в большей мере высказывается лишь простодушное и прямодушное наивное детство общественного развития, каким отличается вообще первое время в жизни всех исторических народов.
«А мы тебе кланяемся, княже, а по-твоему не хотим» – вот стереотипная фраза, которой выражалось несогласие с княжескими требованиями и притязаниями, выражалось вообще самостоятельное, независимое решение дела. «Тобе ся, княже, кланяем» значило то же, что «ты себе, а мы себе», что по-твоему не сделается. Князья, со своей стороны, людей веча не называют ребятами, а обращаются к ним с обыкновенным народным приветом: «Братье!». Так, «Братья моя милая!» – взывает к новгородцам древний Ярослав 3 , прося помощи на Святополка 4 ; «Братья володимерцы!» – взывает князь Юрий 5 , прося защиты у владимирцев; «Братья мужи псковичи! Кто стар, то отец, кто млад, той брат!» – восклицает Довмонт Псковский 6 , призывая псковичей на защиту отечества. Все эти речи характеризуют древнейшие княжеские отношения к земству, выясняющие тип древнего князя, каким он являлся в действительности, в народных понятиях и представлениях.
Какое неизмеримое отличие этого типа от другого, который именовался впоследствии великим государем и к концу XVII ст. принужден был обязать народ под страхом великой опалы писать ему в челобитных: «Умилосердися, яко Бог» или: «Работаю я, холоп ваш, вам, великим государем, яко Богу». Много нужно было времени, а еще более гнетущих обстоятельств, чтобы жизнь привела народные понятия к такому унижению. Новый тип созидался постепенно, шаг за шагом, под гнетом событий, под влиянием новых жизненных начал и книжных учений, распространявших и утверждавших его.
Несмотря, однако ж, на расстояние, которое отделило каждого земца от «пресветлого царского величества», несмотря на порядки быта, по-видимому, настолько отличающиеся и чуждые преданиям древности, великий государь, при всей высоте политического значения, ни на волос не удалился от народных корней. В своей жизни, в своем домашнем быту он останется вполне народным типом хозяина, главы дома, типическим явлением того строя жизни, который служит основой экономического, хозяйского быта во всем народе. Одни и те же понятия и даже уровень образования, одни привычки, вкусы, обычаи, домашние порядки, предания и верования, одни нравы – вот что равняло быт государя не только с боярским, но и с крестьянским бытом. Отличие обнаруживалось только в большем просторе, в большей расслабленности, с которой проходила жизнь во дворце, а главное – в богатстве, в количестве золота и всяких драгоценностей, всяких цат?, в которых, по мнению века, несравненно достойнее представлялся всякий сан, а тем более сан государя. Но это был только наряд жизни, нисколько не изменявший ее существенных сторон, уставов и положений, и не только в нравственной, но и в материальной среде. Крестьянская изба, срубленная во дворце, для государева житья, убранная богатыми тканями, раззолоченная, расписанная, все-таки оставалась избой в своем устройстве, с теми же лавками, коником 8 , передним углом, с той же мерой в полтрети сажени, сохраняя даже общенародное имя избы. Стало быть, жизнь во дворце, по существу потребностей, нисколько не была шире жизни в крестьянской избе; стало быть, тамошние начала жизни находили себе вполне соответствующий, наиболее подходящий источник в той же избе.
Сам титул царя: великий государь – может отчасти раскрыть, что новый тип политической власти вырос «на старом кореню». Первоначальное значение слова «государь» было затемнено, особенно в позднейшую эпоху, неимоверным распространением этого значения в политическом смысле, а вместе с тем – заученными понятиями и представлениями о государстве и государе как отвлеченных теоретических идеях, о которых наша древняя действительность, почти до самой реформы, очень мало или и вовсе не мыслила Только во второй половине XVII ст. мелькает мысль о вотчем народе, как говаривал царь Алексей, все еще считавший Московское государство своей вотчиной 9 .
Прежде всего нужно заметить, что в древнее время титулов в собственном смысле не существовало. Все теперешние титулы есть, собственно, исторические памятники давней действительности, смысл которой трудно воскресить. Между тем в древности каждое имя заключало в себе живой, действующий смысл. Так, слово «князь», которым земля именовала каждое лицо, принадлежавшее роду Рюрика, было словом, вполне и точно определявшим истинный, живой смысл, какой возникал из характера княжеских отношений к земле. Права, достоинство князя как известного общественного типа были достоянием только лиц княжеского же рода и никому другому не могли принадлежать. Когда род увеличился и простое обычное достоинство князя потребовалось возвысить для лиц, стоявших почему-либо впереди и, следовательно, выше других, тотчас же к имени «князь» стали прибавлять прилагательное «великий», что значило «старший». Этим титулом жизнь обозначила, что достоинство князя, от раздробления на мелкие части, утратило прежнее значение, измельчало, износилось и что, следовательно, наступила новая фаза в развитии княжеских отношений. Тот же путь прошел и титул великого князя. Сначала он обозначал только старшего во всем роду, позже – старшего в своей волости, а к концу фазы почти все князья, имеющие самостоятельные владения, стали именоваться великими. Таким образом, снова обнаружилось измельчание великокняжеского достоинства.
В. Васнецов. Призвание варягов
К XV веку не только тверской или рязанский, но даже и пронский князь уже именует себя великим князем, и именно в то время, когда поступает в подручники, в службу господину осподарю (Витовту). Это новое имя явилось на смену прежнего, отжившего имени и начало новую фазу развития земских понятий о достоинстве князя. Понятие «осподарь, государь» развилось уже на иностранной почве, из элементов, которые были выработаны самой жизнью. Оно, по свойству своих жизненных сил, уже в самом начале показывало, что стремится совсем упразднить первоначальное общее, и притом пришлое достоинство князя, упразднить само понятие об этом достоинстве, что в точности и случилось, когда эта фаза достигла полного развития. В XVII ст. многие князья рода Рюрика смешались с земством и навеки забыли о своем княжеском происхождении. Таким образом, тип древнего князя, переходя в своем развитии из фазы в фазу, к концу пути вовсе разложился, угас, оставив от себя одно имя как исторический памятник.
В древнейших жизненных отношениях рядом с именем «князь» существовало другое, такое же типичное имя «государь». Вначале оно служило названием частной, домашней жизни, наименованием хозяина-собственника и, само собой разумеется, отца семейства, главы дома. Еще в «Русской Правде» словом «государь, осподарь» обозначается, вместе со словом «господин», хозяин собственности, домовладелец, вотчинник, вообще «сам», как часто теперь выражаются о хозяине и как в древности выражались о князьях, державших свою независимую волость, именуя их самодержцами. «Основой» называлась семья в смысле независимого самостоятельного хозяйства, которое и до сих пор на юге носит название осподы, господарьства. «Господою» называется Новгород в смысле правительственной, судной власти; «осподою» назывались собирательно судьи, начальство и вообще господская власть. «Господарь», следовательно, было лицо, совмещавшее в своем значении понятия о главе дома, о непосредственном правителе, судье, владельце и распорядителе своего хозяйства.
В. Васнецов. Двор удельного князя
Домострой XVI века для наименования хозяина и хозяйки не знает другого слова, как «государь», «государыня» (изредка также «господарь, господарыня»). Свадебные песни величают «государем» батюшку, «государыней» – матушку. В том же смысле московские удельные именуют своего отца и мать «князь», не придавая еще этого титула великому князю и чествуя его только именем «господин».
Приводя эти указания, мы желаем только напомнить, что именем «государь» обозначался известный тип жизненных отношений, именно властный, оборотная сторона которого выставляла противоположный тип раба, холопа или вообще слуги. «Осподарь» был не мыслим без холопа, так как и холоп не был бы понятен без осподаря. Как тип частного, собственно домашнего строя жизни, он существовал везде, во всех народностях и во все времена, существует повсюду и в наши дни, более или менее смягченный распространением гуманного, то есть христианского просвещения. Почти везде этот тип пересилил другие общественные формы быта и стал во главе политического устройства земли как исключительное, единственное жизненное начало. Естественная его сила всегда сохранялась в народных корнях, в господстве того же типа в частной, домашней жизни, в понятиях и представлениях народной массы. Изменялось свойство этих корней, изменялся в своем виде и характере и этот тип.
Когда в древнекняжеских отношениях общее владение землею и частый передел этого общего владения отжили свое время, а земство еще не успело выработать себе прочной политической формы, которая могла бы как твердыня защищать его от княжеских захватов и отчинных притязаний, князья мало-помалу, по праву наследства, стали делаться полными собственниками своих наследственных волостей, а вместе с тем, по естественной причине, стали приобретать и новый титул, обозначавший очень верно существо самого дела, т. е. их новое отношение к народу.
Угощение митрополита и его причта князем
Народ, вместо изветшавшего, уже только почетного титула «господин», начал называть их «государями» т. е. не временными, а полными и независимыми хозяевами собственности. Прежний титул «господин», сделавшийся выражением обыкновенной вежливости и почтения, имел и в самом начале довольно общее значение, по крайней мере, более общее, чем слово «государь», которое в отношении к слову «господин» точно так же обнаруживало новую фазу в развитии «господина», т. е. вообще лица властвующего, и в первое время не было даже и титулом.
Перенесение мощей (Из «Сказания о Борисе и Глебе»)
Вступление. Общее понятие о княжем дворе в Древней Руси. Двор первых московских князей. Общий обзор древних хоромных построек в Великой Руси. Способы построек, или плотничное дело. Состав деревянного государева дворца. Каменный дворец, воздвигнутый в конце XV века. Его расположение в начале XVI века. История дворца при Иване Васильевиче Грозном и его преемниках. Дворцовые здания в Смутное время, или в Московскую Разруху. Обновление дворца и новые постройки при Михаиле Федоровиче. Новые украшения дворца при Алексее Михайловиче. Распространение и украшение дворца при Федоре Алексеевиче и в правление царевны Софьи. Расположение дворца и его состав в конце XVII ст. Запустение и постепенное разрушение дворцовых зданий в XVIII ст.»
Старый русский домашний быт и особенно быт русского великого государя со всеми своими уставами, положениями, формами, со всею порядливостью, чинностью и чтивостью наиболее полно выразился к концу XVII ст. Это была эпоха последних дней для нашей домашней и общественной старины, когда все, чем была сильна и богата эта старина, высказалось и закончилось в такие образы и формы, с которыми, по тому же пути, дальше идти было невозможно. Москва, сильнейшая из жизненных сил старой Руси, в эту замечательную и любопытную эпоху отживала свой век при полном господстве исторического начала, которое ею было выработано и водворение которого в жизни стоило стольких жертв и такой долгой и упорной борьбы. Политическое единство Русской земли, к которому неизбежно вели московские стремления и предания, являлось уже неоспоримым и несомненным делом и в умах самого народа и для всех соседей, когда-либо протягивавших руку за нашими землями. Представитель этого единства, московский великий государь, самодержец всея Руси, стал в отношении к земству на недосягаемую высоту, о которой едва ли и помышляли наши далекие предки. Ничего соответствующего этому «пресветлому царскому величеству» в древней нашей жизни мы не видим. Правда, идея царя была хорошо знакома нам еще с первых веков нашей истории, особенно когда деятельны были наши связи с Византией. Царь греческий представлялся для нас типом самодержавной, ничем не ограниченной власти, типом высокого и великого сана, к которому доступ сопровождался изумительною для простых глаз торжественностию и обстановкою несказанного блеска и великолепия. Обо всем этом достаточное понятие мы получили еще со времени варяжских походов на Царьград. Понятие это не угасало и в последующие века, распространяемое особенно духовенством, греческим и русским, по случаю частых его сношений с Царьградом. Книжные люди тех веков, обыкновенно тоже церковники, изредка приписывали этот титул и русским князьям из желания наиболее возвысить их сан и значение, по крайней мере, в собственных глазах, из желания сказать наиболее усердного и раболепного в похвалу доброму князю. Позднее, тем же титулом стали мы величать царя Ордынского, потому что как же иначе, т. е. понятнее для всех, могли мы обозначить характер ханской власти и характер его господства над нашею землею. Новое явление мы назвали соответственным ему именем, которое, как представление, давно уже существовало в умах, с которым с давнего уже времени соединялось довольно определенное и знакомое всем понятие. У себя дома, среди своих князей, мы не находили ничего соответственного этому имени. И если иногда обзывали их так, то, как мы упомянули, единственно из особой угодливости и подобострастия, которыми большею частою руководилась в своих похвальных словах наша старинная книжность.
Тип великого князя Древней Руси не был очерчен резко, определенно. Он терялся среди собственного княжеского племени, среди дружинников и вечевых городов, пользовавшихся почти равною самостоятельностью голоса, власти и действий. Черты этого типа пропадают в общем строе земли. Он не вдруг приобретает даже имя великого и просто именуется «князем» с прибавлением изредка титула «господин», что показывало только вообще властное его значение. Книжники, вспоминая апостольское писание, присвоивают ему иногда значение «божьего слуги», который «не напрасно меч носит, но в месть злодеям, в похвалу же добродеям». Именуют его «главою земли»; но это были представления отвлеченные, собственно книжные; в действительной жизни им мало внимали. С именем князя повседневные понятия времени соединяли только значение главного судьи и воеводы, хранителя правды и первого воина земли. Как скоро правда была нарушена поступками князя, он терял доверие, лишался княжества, а иногда и самой жизни. Вообще он был «стражем Русской земли» от врагов внутренних, домашних, и от врагов иноплеменных. За то земля его кормила и он сам не простирал своих видов дальше права на это кормление. Кормление вместе с тем условливало общее владение землею в княжеском племени и, следовательно, личную зависимость князя, хотя бы и великого, не только от родичей, но даже и от дружинников, потому что и те были участниками кормления и общинного владения землею, участниками в оберегании правды и в защите земли от врагов. Понятно, почему великий князь и для земства становился не более как кормленщиком, не главою земли, а главою таких же кормленщиков, вождем дружины; понятно, почему и отношения его к земству были так непосредственны и просты. В те простодушные века очень часто слышались на вечевых сходах оживленные речи и споры, в которых люди веча и князь высказывают какие-то братские, совершенно равные отношения. Не станем говорить о том, насколько в этих оживленных беседах обнаруживается сознательно выработанных определений жизни. Может быть, здесь в большей мере высказывается лишь простодушное и прямодушное наивное детство общественного развития, каким отличается вообще первое время в жизни всех исторических народов.
«А мы тебе кланяемся, княже, а по-твоему не хотим» - вот стереотипная фраза, которою выражалось несогласие с княжескими требованиями и притязаниями, выражалось вообще самостоятельное, независимое решение дела. «Тобе ся, княже, кланяем» значило то же, что «ты себе, а мы себе», что по-твоему не сделается. Князья с своей стороны людей веча не называют ребятами, а обращаются к ним с обыкновенным народным приветом: братье! братья моя милая! - взывает к новгородцам древний Ярослав, прося помощи на Святополка; братья володимерцы! - взывает князь Юрий, прося защиты у владимирцев; братья мужи псковичи! кто стар, то отец, кто млад, той брат! - восклицает Домонт псковский, призывая псковичей на защиту отечества. Все это речи, характеризующие древнейший склад княжеских отношений к земству, выясняющие тип древнего князя, каким он являлся в действительности, в народных понятиях и представлениях.
Какое неизмеримое различие этого типа от другого, который именовался впоследствии великим государем и к концу XVII ст. принужден был запретить земле, под страхом великой опалы, писать ему в челобитных: «Умилосердися, яко Бог» или: «Работаю я холоп ваш вам великим государем, яко Богу». Много нужно было времени, а еще более гнетущих обстоятельств, чтобы жизнь привела понятия массы к такому принижению. Новый тип созидался постепенно, шаг за шагом, под гнетом событий, под влиянием новых жизненных начал и книжных учений, его распространявших и утверждавших.
Несмотря, однако ж, на расстояние, которое отделило каждого земца от «пресветлого царского величества», несмотря на порядки быта, по-видимому, столько различные и чуждые преданиям древности, великий государь, при всей высоте политического значения, на волос не удалился от народных корней. В своей жизни, в своем домашнем быту он остается вполне народным типом хозяина, главы дома, типическим явлением того строя жизни, который служит основою экономического, хозяйского быта во всем народе. Одни и те же понятия и даже уровень образования, одни привычки, вкусы, обычаи, домашние порядки, предания и верования, одни нравы - вот что равняло быт государя не только с боярским, но и вообще с крестьянским бытом. Различие обнаруживалось только в большем просторе, в большей прохладе, с которою проходила жизнь во дворце, а главное только в богатстве, в количестве золота и всяких драгоценностей, всяких цат, в которых, по мнению века, несравненно достойнее представлялся всякий сан, а тем более сан государя. Но это был только наряд жизни, нисколько не изменявший существенных ее сторон, существенных ее уставов и положений и не только в нравственной, но и в материальной среде. Изба крестьянская, срубленная во дворце, для государева житья, убранная богатыми тканями, раззолоченная, расписанная, все-таки оставалась избою в своем устройстве, с теми же лавками, коником, передним углом, с тою же мерою в полтретьи сажени, сохраняя даже общенародное имя избы. Стало быть, жизнь во дворце, по существу потребностей, нисколько не была шире жизни в крестьянской избе; стало быть, тамошние начала жизни находили себе вполне соответственный, наиболее удобный приют в той же избе.