Еще один трубецкой. Трубецкие. Аристократия духа Тайное общество декабристов

05 октября 1858 - 04 октября 1911

князь, государственный и политический деятель, землевладелец

Биография

Родился 5 октября 1858 года в Москве. Крещён 21 октября того же года в церкви Николы в Гнездниках, восприемниками были его дед - генерал-лейтенант князь Пётр Иванович Трубецкой (1798-1871), владелец подмосковной усадьбы Ахтырка и тётка - графиня С. В. Толстая, воспитанником которой П. Н. Трубецкой был вместе со своими сёстрами Софьей и Марией после смерти матери. Детство их прошло в имении Узкое. Их отец, директор Московского отделения императорского Русского музыкального общества (РМО) князь Николай Петрович Трубецкой в 1861 году вновь женился - на Софье Алексеевне Лопухиной (1841-1901), от второго брака у Н. П. Трубецкого было десять детей - сводных братьев и сестер П. Н. Трубецкого; наиболее выдающимися среди них были знаменитые университетские профессора и философы Сергей и Евгений Николаевичи Трубецкие.

Окончив юридический факультет Московского университета, П. Н. Трубецкой начал службу по ведомству Министерства внутренних дел. В 1883 году он впервые «исполнял должность» Московского уездного предводителя дворянства, заменив графа А. В. Бобринского, тогда же к нему от С. В. Толстой перешла подмосковная усадьба Узкое (формально была продана за достаточно небольшую для такого владения сумму). В 1884 году он заменял уже губернского предводителя дворянства. Впоследствии посты уездного и губернского предводителей П. Н. Трубецкой получил путем выборов.

После венчания 1 октября 1884 года с княжной Александрой Владимировной Оболенской (1861-1939) они уехали в путешествие по Европе.

Московским губернским предводителем дворянства П. Н. Трубецкой был в 1892-1906 годах. Параллельно он получал придворные и гражданские звания, пройдя путь от камер-юнкера до егермейстера и став в 1896 году действительным статским советником.

П. Н. Трубецкому принадлежал ряд имений в южных регионах страны: в с. Козацком Херсонской губернии, Долматово Таврической губернии, Сочи (Ардуч) Черноморской губернии. Как крупный винодел он был одним из учредителей (в 1901 году) комитета виноградарства и виноделия Императорского Московского общества сельского хозяйства. В Козацком, кроме многочисленных виноградников заложенных в 1896 году, существовало тонкорунное овцеводство - одно из лучших в России и большой конный завод.

31 июля 1900 года в Узком, где тогда жил Сергей Николаевич Трубецкой, в кабинете П. Н. Трубецкого скончался известный философ Владимир Сергеевич Соловьев. П. Н. Трубецкой присутствовал на его похоронах, состоявшихся в Новодевичьем монастыре.

Весной 1905 года П. Н. Трубецкой вместе с князем А. Г. Щербатовым, графами Павлом и Петром Дмитриевичами Шереметевыми, публицистами Н. А. Павловым и С. Ф. Шараповым и другими стал учредителем и главным деятелем монархического Союза русских людей в Москве (после поражения на выборах в 1-ю Государственную думу, активность Союза резко сократилась; многие его члены стали участниками других черносотенно-монархических организаций).

В 1906 году он был избран от дворянских обществ в Государственный совет (П. Н. Трубецкому и петербургскому губернскому предводителю дворянства графу В. В. Гудовичу, поддержанных министром внутренних дел П. Н. Дурново, принадлежала идея отдельного представительства от дворянства в Государственном совете. В Госсовете П. Н. Трубецкой впоследствии возглавил земельную комиссию. Одно время он был председателем партии центра, в чем усматривался известный либерализм, так как председателями групп и партий становились, как правило, лишь лица, попавшие в верхнюю палату российского парламента не по выборам, а по назначению Николая II .

Погиб П. Н. Трубецкой 4 октября 1911 года будучи убит в Новочеркасске одним из собственных племянников Владимиром Григорьевичем Кристи. Туда приехали семьи Трубецких и Кристи на торжественную церемонию перенесения праха донских военных деятелей, среди которых был их предок граф В. В. Орлов-Денисов , в усыпальницу только что завершенного войскового собора. После церемонии П. Н. Трубецкой отправился кататься на автомобиле вместе с женой своего племянника Марией (Марицей) Александровной Кристи, урожденной Михалковой (1883-1966) и приехал в свой вагон на станции Новочеркасск. Туда пришел и В. Г. Кристи, который застрелил П. Н. Трубецкого. Тело его 7 октября было перевезено в Москву и погребено в Донском монастыре. Следствие по этому делу по просьбе вдовы П. Н. Трубецкого Николай II прекратил, В. Г. Кристи был сослан в имение родителей Замчежье (Кишиневский уезд Бессарабской губернии).

В № 3 «Пути» помещена интересная полемика Г.Петрова и Н.А.Бердяева по вопросу о монархии. Г.Петров обосновывает религиозный характер монархического начала. Н.А.Бердяев оспаривает эту точку зрения и попутно обрушивается на монархистов. Вопрос этот настолько значителен с общей принципиальной и нашей русской точки зрения, и взгляды, высказанные Н.А.Бердяевым, содержат такое решительное осуждение монархизма, что с своей стороны, как убежденный русский монархист, я не считаю возможным обойти их молчанием. Спокойное и объективное отношение к этому вопросу может помочь устранение недоразумений и неправильных оценок. Я не берусь сказать ничего нового по этому вопросу, но был бы счастлив, если бы удалось хотя бы показать неосновательность некоторых предубеждений против монархии и монархизма в России.

Первое обоснование религиозного характера монархии находится в Библии, в рассказе об установлении царства в Израиле. Почин установления царства исходил от старейшин народа, которые обратились по этому делу к пророку Самуилу, видя в нем посредника перед Богом. Самуил предупредил народ о тяготах, которые на него лягут и об ответственности, которую он на себя примет, если будет настаивать на исполнении своего желания. Но, когда старейшины заявили, что эти трудности не останавливают их, Самуил, по повелению Божию, помазал на царство Саула и Господь открыл пророку про Саула, «Он спасет народ Мой от руки Филистимлян, ибо я призрел на Народ Мой, так как вопль его достиг до Меня» (I Книга Царств, IX, 16).

В этом рассказе Библии нельзя не отметить двух моментов: I) народ просит об установления царства и сознательно принимает на себя тяготы и сопряженную с этим ответственность; 2) при таких условиях просьба народа признается заслуживающей внимание. Царская власть не навязывается народу свыше, но получает благословление Божие, когда принимается народом с полным сознанием вытекающих отсюда обязанностей. При этом царская власть получает характер священного служения и носитель ее становится помазанником Божиим. «Воля народа» становится моментом подчиненным объясняющим историческое происхождение форм правления, но не источником ее санкции: царь посвящается на свое служение Божьими служителями, он царствует Божией милостью, а не волею народа. В этом существенное различие народоправства и монархии. В народоправстве содержание, форма и санкция власти имеют один общий источник - волю народа, причем критерием ее является соотношение сил или воля большинства. В монархии санкция власти религиозная. В порядке долженствования, монарх - выразитель совести народа в исторической преемственности его развития; царская власть является живым звеном между прошлыми и будущими поколениями, возвышаясь над преходящими страстями, партиями и классами. Вот почему особа царя - помазанника Божия окружена ореолом в глазах народа. Добровольно принятые им конституция и законодательство сохраняют для Монарха так же, как для народа характер священного обязательства, но никакие внешние нормы не могут исчерпать органической

и моральной природы царского служения и ответственности монарха перед Богом. Конечно, могут быть недостойные носители власти, никакой священный сан не обеспечивает от греха, но мы различаем идею царского служения и личность ее носителя.

Из этого видно, почему во все времена Церковь не безразлично относилась к форме правления и оказывала предпочтение той, которая связывает власть идеей религиозного помазания. Это не значит, конечно, что монархия является единственной допустимой формой правления. Это было бы неправильно прежде всего с политической точки зрения. Признавая монархическую форму наилучшей, или единственно желательной для России, можно держаться совершенно иной оценки в применении, скажем, к Америке. Что касается Церкви, область ее - вечное, безусловное «царство не от миpa сего», тогда как формы правления преходящи. Здесь грань между Церковью и государством. В нормальных условиях их отношения определяются благословением Церкви и стремлением государства усвоить эти высшие начала справедливости и милосердия. Так слагались отношения Церкви и государства в древний период нашей истории,*) и лучшие страницы нашего недавнего прошлого отмечены печатью такого же отношения. Все великие реформы, начиная от Ярославовой правды и кончая освобождением крестьян были проведены под благотворным воздействием христианского идеала, хранителем которого была Церковь. Большинство наших войн, вплоть до последней мировой войны освящались религиозной идеей, защиты единоверцев и единоплеменников. В важные исторические минуты ответственных решений общий порыв объединял Царя и народ. Это настроение наблюдалось и в последнюю войну, пока разложение не нарушило морального и религиозного равновесия народной души. Все эхо есть не идеализация, а признание основных фактов прошлого. Но в жизни народа, как и отдельного человека героические моменты перемешаются серыми буднями, в которые всего труднее сохранять нравственный идеал нерушимым. Лучшие русские люди и наиболее пламенные патриоты, Хомяков, Аксаков, Достоевский и другие беспощадно бичевали эти грехи и призывали власть и народ к покаянию.

В своем ответе монархисту Н.А.Бердяев не хочет считаться с тем, что дала монархия России. Он закрывает глаза на величайшие ее политические и государственные заслуги, на то создание великого государства, которое было делом поколений Московских князей, царей и императоров, и в этом обнаруживает крайнюю односторонность. Что в этом деле политический элемент неразрывно связан с церковной и религиозной идеей, об этом свидетельствуют отношения целого ряда святых к князьям и монархам, не говоря об указанных выше практических достижениях и реформах. Беспристрастное изучение истории России не может этого не подтвердить: да были грехи и падения, но для оценки прошлого еще важнее положительные достижения и доказательства не прекращавшегося никогда влияния православной веры на направление государственной жизни.

Я не знаю, что понимает Н.А.Бердяев под «признанием церковно-догматического значения за самодержавной монархией». Оно представляется ему «самой настоящей ересью, за которую мы терпим жестокую кару». Из этих слов можно заключить, что подобное признание входило в учение нашей Церкви. Такое утверждение обычно в руках иностранцев, недостаточно знакомых с существом дела, но оно странно звучит в устах русского религиозного писателя. Ведь не можем же все мы терпеть «жестокую кару» за мнения отдельных писателей. Если б это было иначе, то я хочу надеяться, что и сам Н.А. был бы осторожнее в своих суждениях, хотя бы из сострадания к своим ближним.

Автор проповедует аполитизм, а на самом деле впадает в политику, которая диктуется не доводами разума, а настроениями. О монархии и монархистах он говорить не иначе, как с чувством раздражения. По его мнению люди «право-монархического направления» «обычно более любят насилие во имя» своего понимания добра и легче относятся к пролитию крови и убийству человека, чем большая часть других на-

____________________

*) См. проф. Ключевский: «Содействие Церкви успехам русского гражданского права и порядка» (Очерки и речи», 2-й сборник статей, Петроград, 1918, стр. 88-114).

правлений, если не считать коммунистов, которые всех превзошли в практике насилий и убийств». Все эти обвинения были в свое время трафаретами в устах оппозиционной интеллигенции. От Н.А. Бердяева, столь часто призывающего к пересмотру трафаретов, можно было ожидать более беспристрастных оценок. Еврейские погромы считались всегда делом рук правых, но Н.А.Бердяев достаточно присмотревшийся к советской действительности, мог, казалось бы, внести поправки в такие суждения и признать, что печальные явления, о которых он говорит, имеют, к сожалению, гораздо более глубокие бытовые и социальные корни. Кроме наблюдения над русской действительностью можно вынести некоторые поучения из окружающей нас здесь за рубежом обстановки. От кого исходит ненависть к христианским вероисповеданиям, здесь во Франции -от правых или от левых? Переходя к вопросу о более легком отношении к убийствам и пролитию крови у монархистов, чем у других партий, более чем странно забвение системы террора, практиковавшегося нашими революционерами и анархистами. Здесь опять сказывается пережиток старой интеллигентской закваски в оценках, и снова не помогают аналогии, которые можно почерпнуть из европейской истории. Ведь «великая» французская революция и якобинский террор при всем желании не могут быть приписаны правым.

Обобщения и оценки Н.А. носят явно спешный характер. Что сказать, напр., о таком утверждении: «у нас никогда не было вполне независимого, идейного, общественного монархизма». Что же сделает Н.А. с славянофилами, Хомяковым, Самариными, братьями Аксаковыми, Достоевским, Константин. Леонтьевым западником Чичериным, Владимиром Соловьевым и сонмом других писателей, что он сделает, наконец, с Пушкиным, Тютчевым, Глинкою? Что же все эти люди не были представителями «независимого идейного, общественного монархизма»?

Весьма сходные замечания вызывают суждения Н.А.Бердяева о православной Церкви в царское время. Автор и здесь повторяется, старые оценки, и ссылки на авторитет Аксакова и Достоевского не меняют дела. В свое время в их утверждениях было много горькой истины и самые преувеличения были уместны, когда приходилось будить совесть и бороться с казенной опекой Церкви. Тогда нужна была смелость, чтобы все это высказывать вслух и настоящая ревность к положению Церкви. Теперь для этого нужна... неосторожность, ибо такие суждения только на руку врагам Церкви. Если бы Аксаков и Достоевский дожили до наших дней, то они, конечно не решились бы утверждать, что «старый дореволюционный строй очень напоминает живая церковь».

Недостаточная осторожность - это то, что я позволю себе поставить в упрек Н.А.Бердяеву в пользовании термином «буржуа» в статье «О духовной буржуазности». Если он имеет в виду только понятие духовного мещанства, то об отрицательном отношении к такому явлению не пришлось бы спорить, но в таком случае стоит ли ломиться в открытую дверь? Самая настойчивость осуждений «буржуа», которому автор приписывает всевозможные преступления, создает впечатление, что дело не так просто, и что речь идет не всегда только о «духовном», но иногда и подлинном буржуа, т. е. об определенном экономическом классе. Его аргументами мог бы вполне воспользоваться живоцерковный собор, в свое время провозгласивший «капитализм смертным грехом? а борьбу с ним священной для христиан». В таком утверждении есть смешение двух планов и двух царств, против чего Н.А.Бердяев не раз восставал. Чтобы не быть голословным, приведу следующие выдержки: «Праведность буржуа никогда не превосходит праведности книжников и фарисеев». «Это буржуа любит творить милостыню... в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди». «Буржуа хочет приобрести весь миp» и т. д. Все это говорит Н.А.Бердяев. Правда он оговаривается, что «буржуазность определяется не экономическим положением, но духовным отношением к этому положению. Поэтому в каждом классе она может быть духовно преодолена», однако тут же автор добавляет: «С уровнем буржуа считается история, когда создает государство, право, хозяйство, обычаи и нравы, идол научности». Не ясно ли, что начав о духовной буржуазности, автор сбивается на понятие буржуазии, как определенного эконо-

мического класса, с которым действительно считается история?

Если такая сбивчивость возможна у писателя, то что требовать от малообразованных читателей, и не может ли она служить на пользу людям злонамеренным. На эти мысли меня навела старая газетная вырезка, сохранившая, однако всю свежесть. Дело происходит не теперь, когда мы читаем статьи Н.А.Бердяева, а три года тому назад в с. Честоветке, Изюмского у. Харьковской губ. Священник живоцерковник председательствует в собрании, где обсуждается «чистка святых».

— Сергия Радонежского оставляете в святых, - спрашивает батюшка.

— Исключить, долой. Благословлял царей на кровопролитные бойни.

— Иосифа Белгородского.

— Вон, помещик. Сын полковника».

Собрание выносит резолюцию: «Исключить из числа святых всех так называемых праведников буржуазного происхождения». (Посл. Нов. 1923, 14 февр.) Да не посетует на нас Н.А. за эту выдержку, имеющую целью только подчеркнуть насколько необходима величайшая осторожность в формулировании оценок, во избежание добросовестных недоразумений и недобросовестного использования неясных или неточных выражений.

Если откинуть их, то, конечно, все-таки останется почва для идейного расхождения и спора. Taкиe споры неизбежны, даже между людьми, близкими по многим другим существенным вопросам. Их нечего бояться, когда в основе их лежит исключительно стремление приблизиться к уяснению истины.

Кн. Григорий Трубецкой.

Страница сгенерирована за 0.05 секунд! Трубецкие. Аристократия духа. Братья-философы С.Н. и Е.Н.Трубецкие и их потомки.

3.2.1.2.4.4. Князь Сергей Николаевич Трубецкой (1862—1905) — русский религиозный философ, публицист и общественный деятель. Брат философа Е. Н. Трубецкого и отец философа Н. С. Трубецкого

Трубецкой, Сергей Николаевич (до 1905)

Родился и провёл детство с многочисленными братьями и сёстрами в подмосковном имении Ахтырка. В 1874 году он вместе с братом Евгением поступил в частную гимназию Ф. И. Креймана, а в 1877 году — в Калужскую мужскую казенную гимназию, куда переехала семья в связи с назначением отца семейства вице-губернатором. Мария Мансурова в своих воспоминаниях пишет, что "дедушка отдал почти всё своё состояние, продал Ахтырку и дом в Москве для того, чтобы спасти от беды своего брата, промотавшего своё большое состояние. Дедушке пришлось поступить на службу, более серьёзную чем до этого времени, такую, чтобы содержать семью. Он взял место вице-губернатора в Калуге. Переехала в Калугу и бабушка со всеми детьми. Трубецкие поселились в Загородном доме (так они называли этот дом) с большим запущенным садом."Она же упоминает, что "в Калуге устраивались домашние спектакли. Пьесы сочинялись совместно Сергеем Николаевичем Трубецким и Соллогубом " (Граф Фёдор Львович Соллогуб — дальний родственник по материнской линии С. Н. Трубецкого, Лопухиных).

Братья Трубецкие - Сергей Николаевич и Евгений Николаевич. Москва, 1866 г.

В 1881 году братья Сергей и Евгений поступили на юридический факультет Московского университета, но Сергей уже через две недели перешел на историко-филологический факультет, где учился сначала на историческом, а затем — на классическом отделении. Ещё с 4-го класса гимназии он заинтересовался философией, в 16 лет пережил период увлечения англо-французским позитивизмом; в 7-м классе чтение 4 томов «Истории новой философии» К. Фишера положило начало критическому изучению философии; поворот же к религиозной философии произошёл под влиянием чтения брошюр А. С. Хомякова. А в студенческие годы он познакомился с произведениями В. С. Соловьёва, который стал его другом.

В 1885 году он окончил Московский университет и был оставлен на кафедре философии для подготовки к профессорскому званию. В следующем году он сдал магистерские экзамены и с 1888 года стал читать лекции в качестве приват-доцента.

5 октября 1887 года Сергей Николаевич Трубецкой женился на Прасковье Владимировне Оболенской (1860—1914). Брак этот состоялся после восьми лет взаимной влюблённости. Препятствием являлось то, что брат С.Н. Трубецкого — Пётр Николаевич (от первого брака Н.П. Трубецкого) был женат на сестре Прасковьи Владимировны. По православным канонам не допускались браки братьев на сёстрах. «Сомнение моё было тяжко: хорошо ли я делаю, жертвуя букве канона счастьем, а может быть, жизнью любимого исстрадавшегося существа, - писал он брату Евгению... - ты один можешь понять те нравственные и религиозные мучения, через которые я прошёл». И С.Н. Трубецкой решился переступить канон. Для совершения обряда бракосочетания был приглашен не обычный приходской священник, а военный, менее зависимый от духовного начальства.

Князь Сергей Николаевич Трубецкой с сыновьями и женой Прасковьей Владимировнай

В 1889 году он защитил магистерскую диссертацию «Метафизика в Древней Греции», а в 1900 году — докторскую «Учение о Логосе в его истории» и получил должность экстраординарного профессора. С 1904 года — он ординарный профессор. С. Н. Трубецкой читал почти все историко-философские курсы: философию Отцов Церкви, историю древней философии, историю новейшей философии, историю христианской мысли в первые века, философию Платона и Аристотеля.

Князь Сергей Николаевич Трубецкой. Фото 1905 г. Поверх изображения надпись его рукой: "Нужно жить так, чтобы всем было хорошо, чтобы не было обездоленных. Кн. С.Трубецкой".

Летом 1895 года Сергей Николаевич Трубецкой поселился вместе с семьёй в имении «Узкое». Его сыновей, Николая и Владимира, увековечил эдесь их двоюродный дядя, знаменитый скульптор Паоло Трубецкой , который также посетил Узкое в 1895 году.

Трубецкой П., князь. Скульптурная группа "Дети" (князья Николай и Владимир Сергеевичи Трубецкие). 1900 г. Бронза. ГРМ ..

Братья Трубецкие - Николай и Владимир Сергеевичи. Меньшово, 1990 г.

Был утверждён в чине статского советника с 1902 года. В 1903 году командирован за границу. В 1904 году получил греческий орден Спасителя 4-й степени. Был редактором журнала «Вопросы философии и психологии» (1900—1905).

Последователь русского философа В. С. Соловьёва, Трубецкой особое внимание уделял вопросам соотношения и взаимосвязи философии и религии, обоснованию христианского вероучения, в том числе вопросам бессмертия.

Особое внимание в религиозной философии «конкретного идеализма» Сергея Николаевича уделялось разработке закона «универсальной соотносительности», который сводился к утверждению, что «знание приобретает логическую последовательность лишь в случае, когда оно является следствием универсального разума или второй ипостаси божественной Троицы». Посредством закона «универсальной соотносительности» Трубецким была сделана попытка преодолеть «односторонность» подходов трёх китов философии — рационализма, эмпиризма и мистицизма, соединив вместе их подходы к познанию бытия: разум, опыт и интуицию соответственно.

Соловьёв Вл. С., Трубецкой С. Н., Грот Н. Я., Лопатин Л. М.

В 1900 году Сергей Николаевич Трубецкой вместе с женой, Прасковьей Владимировной, и детьми, уже ставшими почти взрослыми, опять приехал в Узкое на лето. Кроме них в усадьбе жила двоюродная сестра Прасковьи Трубецкой - Аграфена Михайловна Панютина, урожденная княжна Оболенская (1860 - 1936), а также сыновья, и дочери владельца имения. В этом изысканном обществе собирался отпраздновать свои именины, приходившиеся на 15 июля, Владимир Соловьев. Однако, приехав, в Москву, он почувствовал себя плохо и отправился на квартиру двоюродного брата С.Н.Трубецкого председателя Московского Окружного суда Николая Васильевича Давыдова (1848 - 1920), который также собирался в усадьбу. Вместе они и отправились в путь.

"Поездка наша в Узкое была не только тяжела, но прямо кошмарна; Владимир Сергеевич совсем ослаб, и его приходилось держать, а между тем движение пролетки возбудило в нем вновь морскую болезнь; дождь усиливался и мочил наши ноги, и стало, благодаря ветру, холодно, - вспоминал Н.В.Давыдов. - Ехали мы очень тихо, так как на шоссе растворилась липкая грязь, и пролетка скользила на бок, и было уже темно. В одном месте дороги В<ладимир> С<ергеевич> попросил остановиться, чтобы немного отдохнуть, добавив, "а то, пожалуй, сейчас умру". И это, казалось, судя по слабости В<ладимира> С<ергеевича> совершенно возможным. Но вскоре он попросил ехать дальше, сказав, что чувствовал то самое, что должен ощущать воробей, когда его ощипывают, и прибавил: "С вами этого, конечно, не могло случится". Вообще, несмотря на слабость и страдание, в промежутки, когда ему делалось лучше, В<ладимир> С<ергеевич>, как всегда, острил, поднимал самого себя на смех и извинялся, что так мучает меня своим нездоровьем."

Давыдов и Соловьев добрались до Узкого лишь поздно вечером. Больной оказался настолько слабым, что не смог самостоятельно выйти из экипажа. Его внесли в дом и уложили на диван в ближайшем свободном помещении, которым оказался кабинет владельца имения, в то время бывшего в отъезде. Понемногу Соловьеву стало лучше и он, не вставая, долго беседовал с Сергеем Трубецким.

Врачи определили у него атеросклероз, цирроз почек и уремию, а также полное истощение организма, но помочь уже ничем не смогли. В. С. Соловьёв после двухнедельной болезни скончался в Узком, в кабинете П. Н. Трубецкого 31 июля (13 августа по новому стилю) 1900 года.

Во время болезни философа на Трубецких внезапно обрушилась и личная трагедия. 19 июля в усадьбе имения Меньшове (Подольский уезд) скончался от разрыва сердца князь Николай Петрович Трубецкой - отец. Петра, Сергея, Евгения и Григория Трубецких. К похоронам, состоявшимся 22 июля в Донском монастыре, прибыли с юга П.Н. и А.В.Трубецкие. Сергей Николаевич Трубецкой приехал на церемонию без супруги, оставшейся в усадьбе, ухаживать за безнадежно больным.

В тот же день в газете "Московские ведомости" появилась публикация о местонахождении В.С.Соловьева. Это вызвало приток в Узкое его почитателей.

Князь Сергей Николаевич Трубецкой с матерью

Сергей Николаевич Трубецкой после смерти В.С.Соловьева больше не проводил летние месяцы в Узком. Он сосредоточился на преподавательской работе на историко-филологическом факультете Московского университета. Эпохальный 1905 год стал кульминацией общественной деятельности С.Н.Трубецкого, б июня на Приеме Николаем II депутации земских деятелей, князь произнес смелую речь, в которой отметил нетерпимость нынешнего внутреннего положения страны, обосновал принципы грядущего народного представительства и потребовал их широкого обсуждения в печати и обществом, то есть фактически свободу собраний и отмену цензуры. Царь ответил С.Н.Трубецкому и выступившему вслед за ним гласному Санкт-Петербургской городской думы М.П.Федорову довольно блекло и обтекаемо, не опровергнув ни одного из ораторов и выразив надежду на обновление страны, и просил Трубецкого подготовить записку о настоящем положении высших учебных заведений и о мерах по восстановлению в них порядка. 6 августа было опубликован манифест об учреждении Государственной думы на началах, вызвавших только разочарование у всех, кто этого ждал.

После того, как Николай II указом от 27 августа 1905 года ввёл «Временные правила об управлении высшими учебными заведениями Министерством народного просвещения», Совет университета 2 сентября избрал ректором 43-летнего князя С. Н. Трубецкого. Это было ярким выражением того авторитета, которым пользовался он в коллективе университета. Князю пришлось заняться тяжелой административной работой, что, несомненно, ускорило его кончину.

Однако избрание ректора не остановило студенческих волнений, студенческие сходки в университете продолжались, причём в них участвовала масса посторонней публики. И уже через 20 дней после вступления в должность Трубецкой вынужден был закрыть университет, чтобы не допустить ввода на его территорию войск и полиции.

В конце месяца С.Н.Трубецкой приехал в Петербург на прием к министру народного просвещения генералу В.Н.Глазову, который на заседании комиссии по выработке университетского устава в грубой форме высказался против поданой ему петиции в защиту нескольких студентов, исключенных из университета. Прямо на заседании 29 сентября 1905 года у С.Н.Трубецкого не выдержало сердце. В тот же день он скончался от инфаркта. Его тело, доставленное в Москву, встречала многотысячная толпа с красными флагами. Студенты проводили своего ректора до кладбища Донского монастыря. Огромное количество желающих попрощаться с покойным задержало похороны до конца светового дня. Поэтому в могилу гроб опускали уже при свечах. В.И.Вернадский сказал прочувственную речь. Говорили студенты и преподаватели. Журналист и общественный деятель И.В.Гессен, знавший С.Н.Трубецкого, вспоминая события того бурного года, писал, что "…распропагандированная революционными партиями молодежь превратила высшую школу в помещение для всенародных бурных митингов, выносивших задорные резолюции, и внезапная смерть первого избранного ректора Московского университета кн. С.Н.Трубецкого, поразившая его во время заседания в Министерстве народного просвещения, была явным последствием душевных волнений, причиненных университетской смутой, и служила грозным символом безвыходности положения. А студенчество этой смертью воспользовалось, чтобы превратить похороны в грандиозную демонстрацию".

Похороны князя сергея Николаевича Трубецкого

Похоронен Сергей Николаевич Трубецкой в Москве на кладбище Донского монастыря.

У Сергея Николаевича и Прасковьи Владимировны было трое детей: Николай, Мария и Владимир. Ими маленькими отец постоянно восхищался в письмах к родным. Но ему не суждено было увидеть их взросление.

Семья Сергея Николаевича Трубецкого. Сергей Николаевич, Прасковья Владимировна (ур. Оболенская) и их дети - Мария, Владимир (в центре), Николай. Середина 1890-х гг..

3.2.1.2.4.4.1. Мария Сергеевна Трубецкая (Хрептович-Бутенева) (1888 - 1934). Муж - Аполлинарий Константинович Бутенев (Хрептович-Бутенев) (1879 - 1945) Дипломат. В 1909-1911 секретарь посольства в Англии, затем чиновник 1-го департамента Министерства иностранных дел

Фото со свадьбы Марии Сергеевны Трубецкой и Аполлинария Константиновича Хрептович-Бутенева. Москва, 1910 г. Фото из архива В.С. Трубецкого.

Прасковья Аполлинариевна Хрептович-Бутенева (1911 - 1969)

Константин Аполлинариевич Хрептович-Бутенев (1912 - 1963)

Мария Аполлинариевна Хрептович-Бутенева (Святополк-Мирская) (1913 - 1973)

Елизавета Аполлинариевна Хрептович-Бутенева (Гагарина) (1915 - 1989)

Екатерина Аполлинариевна Хрептович-Бутенева (Львова) (р. 1917)

Михаил Аполлинариевич Хрептович-Бутенев (1919 - 1992)

Сергей Аполлинариевич Хрептович-Бутенев (1922 - 1974)

3.2.1.2.4.4.2. Князь Николай Сергеевич Трубецкой (4 (16) апреля 1890, Москва — 25 июня 1938, Вена) — выдающийся русский лингвист; известен также как философ и публицист евразийского направления

Николай Сергеевич Трубецкой, Austria, 1920-е годы

С 14 лет посещал заседания Московского этнографического общества; в 15 лет публиковал первые научные статьи о финно-угорском язычестве. Изучение фольклора сопровождалось и знакомством с соответствующими языками.

В возрасте 15 лет Н. С. Трубецкой написал письмо этнографу Богоразу, в котором делился своими научными идеями (не указав своего возраста). Богораз, восхищенный идеями молодого ученого, пришёл к нему домой, обнаружил там мальчика, с которым занимался репетитор и долго не мог поверить, что это — не розыгрыш.

В 1907 году начал сравнительно-исторические и типологические исследования грамматического строя северокавказских и чукотско-камчатских языков; материалы, собранные в ходе этой работы, продолжавшейся вплоть до революции, в годы Гражданской войны погибли («пошли дымом»; впрочем, советский кавказовед Е. Бокарёв сообщал, что видел их в Ростове незадолго до Второй мировой войны и были впоследствии восстановлены Трубецким в эмиграции по памяти.

Николай Сергеевич Трубецкой. кон. 1900—нач.1910-х гг

В 1908 году окончил экстерном Пятую Московскую гимназию (где учился только в выпускном классе, а все остальные годы занимался с репетиторами дома и лишь в конце года сдавал экзамены в гимназии) и поступил в Московский университет на философско-психологическое отделение (где тогда большим влиянием обладал Л. М. Лопатин).

В 5 гимназии учились также будущие поэты Б. Л. Пастернак и В. В. Маяковский . Пастернак был ровесником Н. С. Трубецкого и они были знакомы и даже немного дружны. Маяковский учился на три года позже, вероятнее всего они были знакомы шапочно. По утверждению Б. Л. Пастернака, Трубецкой увлекался тогда русской религиозной философией и неокантианством Марбургской школы. Затем перевёлся на отделение западноевропейских литератур и наконец — на отделение сравнительного языкознания, где стал учеником Ф. Ф. Фортунатова.

Слева направо: Владимир Сергеевич Трубецкой, Елизавета Владимировна Голицына (сидит), Татьяна Владимировна Голицына, Николай Сергеевич Трубецкой. Меньшово, 1911 г.

В 1912 году закончил первый выпуск отделения сравнительного языковедения и был оставлен на университетской кафедре; командировался в Лейпциг, где изучал младограмматическую школу. Вернувшись, преподавал в Московском университете с 1915 по 1916 гг. После революции 1917 года уехал в Кисловодск; затем некоторое время преподавал в Ростовском университете.

В 1920 году эмигрировал в Болгарию. В 1905 году болгарский историк и общественный деятель Иван Шишманов, бывший знакомым С. Н. Трубецкого, подарил 15-летнему Н. С. Трубецкому свою книгу с надписью: будущему историку древних болгар (в связи с увлечением юного учёного историей праславян). В 1920 году, оказавшись в Софии, Трубецкой обратился к Шишманову, и тот рекомендовал его на должность доцента кафедры сравнительного языкознания в Софийском университете. Благодаря этому эмигрант Трубецкой получил работу. При этом 30-летний ученый имел всего 8 печатных трудов, из которых не было ни одного по лингвистике. Его основной курс «Введение в сравнительное языкознание с особым вниманием к главнейшим индоевропейским языкам» собрал в Софийском университете всего трое слушателей. Но через год с небольшим Трубецкой уже сделал себе имя публикациями по лингвистике и истории культуры и его пригласили на должность профессора в Венский университет. В 1923 году он переехал в Вену. На Первом конгрессе лингвистов А. Мейе назвал Трубецкого величайшим умом современной лингвистики.

В Софии издал сочинение «Европа и человечество», в котором близко подошёл к выработке евразийской идеологии. Обсуждение этой книги в софийском семинаре, в котором участвовали П. П. Сувчинский, Г. В. Флоровский, П. Н. Савицкий привело к рождению евразийской идеологии, о чём было заявлено в сборнике «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. Книга 1» (София, 1921).

В 1920-х — 1930-х годах — активный участник евразийского движения, один из его теоретиков и политических лидеров. Наряду с П. П. Сувчинским и П. Н. Савицким входил в руководящие органы евразийства (Совет Трех, Совет Пяти, Совет Семи). До 1929 года участвовал во всех программных евразийских сборниках, в периодических изданиях евразийцев (журнал «Евразийские хроники», газета «Евразия»). Соавтор коллективных евразийских манифестов («Евразийство (опыт систематического изложения)» (1926), «Евразийство (формулировка 1927 года)»). Выпустил ряд книг в Евразийском книгоиздательстве («Наследие Чингисхана» (1925), «К проблеме русского самосознания» (1927)). Как идеолог евразийства разрабатывал концепции многополярного мира, славяно-туранских культурных взаимодействий, монгольского влияния на русскую политическую историю и культуру, идеократии, учения о правящем отборе в государстве.

В 1929 году в знак протеста против просоветской и прокоммунистической направленности газеты «Евразия» вышел из состава руководящих органов евразийского движения. Не участвовал в создании (1932) и работе Евразийской партии, но продолжал поддерживать личные контакты с П. Н. Савицким, участвовал в работе теоретических евразийских семинаров и в 1930-х годах начал печататься в евразийских изданиях (журнал «Евразийские тетради» и др.). Тогда же совместно с Р. О. Якобсоном разрабатывает теорию евразийского языкового союза и вообще евразийского учения о языке в связи с географическим фактором, на основе онтологического структурализма, сформировавшегося в идейном пространстве Пражского лингвистического кружка.

Параллельно в 1920-1930-х гг. преподавал в Венском университете славянские языки и литературу, занимался научной деятельностью. В конце 1920-х — начале 1930-х разработал фонологическую теорию. Был одним из участников и идейных лидеров Пражского лингвистического кружка, одним из создателей школы славянского структурализма в лингвистике. В своих лекциях по истории русской литературы высказывал революционные идеи о необходимости «открытия» древнерусской литературы (наподобие открытия русской иконы), о применении формального метода к произведениям древней и средневековой литературы (в частности к «Хождению за три моря» Афанасия Никитина), о метрике русских былин.

Трубецкой с большим вдохновением писал труды по лингвистике и с большой неохотой пропагандистские статьи на евразийские темы. Он жаловался, что евразийская пропаганда погубила его как ученого, отняв слишком много времени

Был непримиримым противником коммунизма, воцерквленным православным христианином. Выполнял обязанности старосты русской Никольской церкви в юрисдикции митрополита Евлогия (Георгиевского) (в конце 1920-х в ведении Московской Патриархии). По выходе 1 июля 1928 года из юрисдикции Евлогия настоятеля храма архимандрита Харитона (Дроботова), ввиду невозможных для исполнения политических требований лояльности советской власти, «князь Н. С. Трубецкой, состоящий церковным старостой сей церкви, немедленно донёс Митрополиту Евлогию о выходе Архимандрита Харитона из канонического подчинения Митрополиту Евлогию и последний, по одному донесению мирянина, вопреки священным канонам, <…> уволил Архимандрита Харитона от должности, с запрещением священнослужения и преданием церковному суду.»

В 1930-х гг. выступал в печати против национал-социализма, видя в нём своеобразный «биологический материализм», столь же несовместимый с православным мировоззрением, как и марксистский «исторический материализм». В ответ на попытки бывшего евразийца А. В. Меллера-Закомельского, жившего в Германии, сблизить позиции правого евразийства и русского национал-социализма Н. С. Трубецкой выступил с теоретической антинацистской статьей «О расизме». Критиковал «арийскую теорию в лингвистике», доказывая, что индоевропейского праязыка не существовало, а сходства языков индоевропейской семьи можно объяснить их влияниями друг на друга в ходе исторического развития. Эти идеи, высказанные им в статье «Мысли об индоевропейской проблеме», стали причиной доноса в гестапо со стороны пронацистски настроенного австрийского лингвиста.

Н. С. Трубецкой страдал от депрессии и обращался за помощью к психотерапевту
В конце жизни от лекарств, которые Трубецкой принимал для лечения больного сердца, он приобрел болезнь желудка. По этому поводу ученый шутил: неудобно, что у человека столько органов.

В 1938 году после аншлюса Австрии подвергся притеснениям со стороны гестапо, вызывался на допрос, был арестован на трое суток, в его квартире был произведен обыск. По признанию П. Н. Савицкого, от концлагеря его спас только титул князя. Однако значительная часть его научных рукописей была конфискована во время обыска и впоследствии утрачена. Не перенеся этой потери, Николай Сергеевич Трубецкой скончался от инфаркта миокарда, в больнице.

Н. С. Трубецкой собирался после аншлюса Австрии переехать с семьей в США, но этому помешала болезнь и скоропостижная смерть

Князь Н. С. Трубецкой, будучи политическим консерватором и православным традиционалистом, любил поэзию В. В. Маяковского
Филолог П. Богатырев называл Трубецкого, которого он знал лично, настоящим аристократом и настоящим демократом

Трубецкой не любил русских религиозных философов старшего поколения (прежде всего веховцев Бердяева, Струве, Булгакова). Он в частной переписке именовал их «старыми грымзами» и выступал резко против публикаций «грымз» в евразийских изданиях

В 1973 году в Венском университете была установлена памятная доска в честь Н. С. Трубецкого

В 1914 г. Н. С. Трубецкой женился на Вере Петровне Базилевской (1892 - 1968). Их дети:

3.2.1.2.4.4.2.1. Елена Николаевна Трубецкая (Исаченко) (1915 - 1968)

3.2.1.2.4.4.2.2. Александр Николаевич Трубецкой (р. 1917)

3.2.1.2.4.4.2.3. Дарья Николаевна Трубецкая (1920 - 1976)

3.2.1.2.4.4.2.4. Наталья Николаевна Трубецкая (1925 - 1982)

3.2.1.2.4.4.3. Князь Владимир Сергеевич Трубецкой (1892, Москва — (30 октября) 1937, Узбекистан) — русский советский писатель (псевдонимы В. Ветов, Владимир Ветов), мемуарист; сын философа и общественного деятеля князя Сергея Николаевича Трубецкого

3.2.1.2.4.5. князь Евгений Николаевич Трубецкой (23 сентября (5 октября) 1863, Ахтырка — 23 января 1920, Новороссийск) — русский философ, правовед, публицист, общественный деятель, брат С.Н. Трубецкого.

Евгений Николаевич Трубецкой (1890-е)

Евгений Николаевич был только на год моложе своего брата. Жизнь его тесно связана с жизнью брата Сергея Николаевича. В 1874 году оба брата поступили в 3-й класс частной гимназии Ф. И. Креймана, в 1877 году — в 5-й класс гимназии в Калуге, куда их отец был назначен вице-губернатором. Огромные духовные сокровища были вложены в жизнь семьи матерью — С. А. Лопухиной.

Сильное влияние на формирование религиозной настроенности в семье оказали монастыри, располагавшиеся неподалеку от усадьбы Трубецких — Ахтырки. В тринадцати верстах от неё находится Троице-Сергиева лавра и в пяти верстах — Хотьковский женский монастырь.

Хотьковом и Лаврой полны все наши ахтырские воспоминания. В Лавру совершались нами, детьми, частые паломничества, там же похоронили и дедушку Трубецкого, а образ святого Сергия висел над каждой из наших детских кроватей.

Трубецкой Е. Н. Из прошлого. Воспоминания. Из путевых заметок беженца

В 1879 году оба брата, увлечённые идеями Дарвина, Спенсера, Бокля, Бюхнера, Белинского, Добролюбова и Писарева, пережили острый религиозный кризис. Этот кризис братья преодолели довольно быстро, благодаря книге Куно Фишера «История новой философии» из гимназической библиотеки, чтение которой положило начало серьёзного изучения ими философии. Теперь предметом их изучения стали произведения Платона, Канта, Фихте, Шеллинга. Затем последовали А. С. Хомяков, В. С. Соловьёв, роман «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского. Неожиданное откровение было дано Е. Н. Трубецкому при исполнении 9-й симфонии Бетховена под управлением Антона Рубинштейна. Восприятие Бетховенской симфонии привело его к вере, которая открылась ему как источник высшей радости.

В 1881 году братья Трубецкие поступили на юридический факультет Московского университета. Евгений Николаевич как и брат увлекался изучением истории философии. Однако, в отличие от брата, не перешёл на историко-филологический факультет. В одном из писем объяснял, что и тут может получить степень магистра философии права: «Больше мне ничего и не нужно, так как степень магистра нужна мне только для того, чтобы иметь должность, дающую кусок хлеба и полную возможность предаваться учёным исследованиям».

По окончании университета весной 1885 года Е. Н. Трубецкой поступил в качестве вольноопределяющегося в стоявший в Калуге Киевский гренадёрский полк; в сентябре сдал офицерские экзамены и уже в апреле 1886 года получил в Демидовском лицее в Ярославле (где он преподавал) звание приват-доцента, защитив диссертацию «О рабстве в древней Греции».

В 1887 году Е. Н. Трубецкой во время одной из «сред» в доме Л. М. Лопатина познакомился с В. С. Соловьёвым . Будучи учеником и продолжателем В. С. Соловьёва, Е. Н. Трубецкой не соглашался со многими аспектами его учения, особенно — с его экуменическими идеями.
Он был "...даже не соловьёвец, но активный и часто непобедимый его противник." (Лосев А. Ф., «Владимир Соловьёв»)

В этом же, 1887 году, он женился на княжне Вере Александровне Щербатовой , дочери московского городского головы. От этого брака у них родилось трое детей. Лето семья почти всегда проводила в Наре (Верейского уезда), в имении А. А. Щербатова.

В 1892 году после защиты магистерской диссертации «Религиозно-общественный идеал западного христианства в V в. Миросозерцание Блаженного Августина» Е. Н. Трубецкой получил место приват-доцента, а в 1897 году, после защиты работы «Религиозно-общественный идеал западного христианства в XI в. Идея Божеского царства у Григория VII и публицистов — его современников» — профессора в Киевском университете Св. Владимира.

В конце 1905 года, граф С. Ю. Витте, формировавший новый кабинет министров, хотел предложить Е. Н. Трубецкому пост министра народного просвещения, но при встрече понял, что Трубецкой — чистый человек, полный философских воззрений, с большими познаниями, прекрасный профессор, настоящий русский человек, но наивный администратор и политик.

С 1906 года он — профессор энциклопедии и истории философии права в Московском университете.

Ещё в конце мая 1905 года он познакомился с меценаткойМ. К. Морозовой, когда тридцатидвухлетняя вдова с четырьмя детьми предоставила свой дом делегатам Всероссийского земского съезда, где выступали и братья Сергей и Евгений Трубецкие. На её средства Е. Н. Трубецкой стал издавать общественно-политический журнал «Московский еженедельник» (1906—1910).

Маргарита Кирплловна Морозова , до замужества Мамонтова (22 октября (3 ноября) 1873, Москва — 3 октября 1958, Москва) — известная русская меценатка, одна из крупнейших представительниц религиозно-философского и культурного просвещения России начала ХХ века (1907).
Знакомство с князем Сергеем Николаевичем Трубецким произошло в 1902—1903 годах благодаря Александру Скрябину. Скрябин считал себя учеником Трубецкого, а тот руководил философским чтением композитора. Сближение Морозовой с младшим братом Сергея Николаевича — Евгением — произошло позднее, после Всероссийского съезда земских деятелей, происходившего в её доме на Смоленском бульваре в мае 1905 года. Активное участие в делах съезда Евгений Николаевич принимал наряду с Сергеем Николаевичем. Братья Трубецкие входили в костяк Московского психологического общества (его членом был и А. Н. Скрябин). Общество имело свой орган — журнал «Вопросы философии и психологии», субсидировавшийся купцом Алексеем Алексеевичем Абрикосовым. Журнал был единственным сугубо философским периодическим изданием, издававшимся в России. Маргарита Кирилловна также начала отпускать свои средства на издание этого журнала. И после революции она по-прежнему принимала участие в делах Московского психологического общества, состоя с 1921 года его казначеем .

В ноябре 1905 года было организовано «Московское религиозно-философское общество памяти Владимира Соловьёва» (МРФО). Членами-учредителями общества, кроме Маргариты Кирилловны, значились С. Н. Булгаков, князь Е. Н. Трубецкой, Н. А. Бердяев, С. А. Котляревский, Л. М. Лопатин, священник П. П. Поспелов, Г. А. Рачинский, А. В. Ельчанинов, В. П. Свенцицкий, П. А. Флоренский и В. Ф. Эрн — цвет русской религиозной философии. Морозова принимала непосредственное участие в работе общества наряду с князем Евгением Трубецким.

Первоначально он был одним из видных членов и основателей кадетВВ­ской партии Народной свободы, затем вышел из неё и стал одним из создателей, на основе фракции «мирного обновления» в 1-й Государственной думе, партии мирного обновления, неофициальным органом которой стал «Московский еженедельник». Более трехсот передовых статей Е. Н. Трубецкого было напечатано здесь. Уже в 1907 году в статье «Два зверя» Трубецкой предчувствовал надвигающуюся катастрофу Российской империи:

При первом внешнем потрясении Россия может оказаться колоссом на глиняных ногах. Класс восстанет против класса, племя против племени, окраины против центра. Первый зверь проснется с новою, нездешней силой и превратит Россию в ад

В 1907—1908 года (а затем — в 1915—1917) он — член Государственного совета.

Валентин Александрович Серов (1865-1911). Portrait of Margarita Morozova. (1910. Art Museum of Dnepropetrovsk)
С Евгением Трубецким Маргарита Кирилловна познакомилась вскоре после возвращения из Швейцарии весной 1905 года, вероятнее всего, в конце мая. На какой почве происходило их сближение, неизвестно.В письме от 4 августа из Биаррица Маргарита Кирилловна самые интимные подробности своей жизни сообщает ближайшей подруге (мамочке) Елене Полянской: «Я „его“ люблю очень глубоко и не расстраивайтесь этим, а радуйтесь». Из этого же письма становится ясным, что она давно была внутренне готова к новому чувству: «Я пожила внутренней жизнью, почитала, подумала, отдохнула, но теперь довольно. Мне хочется жизни и деятельности». Возможно, это сближение произошло за границей, именно в Биаррице:
…мы слишком близки. Особенно мы пережили сильные и какие-то священные минуты здесь, за границей. Победу я предполагаю только в том, что угаснет такое острое желание, но сохранится то светлое с ним, что мне так дорого и незаменимо. Это зависит от его сил и от моих. Конец будет, если даже и будет известное событие, но будет потеряна светлая небесная сторона всего. Уверяю Вас, что у меня даже волосы поседели, так я здесь мучилась. Я предполагаю для себя возможным теперь в крайнем случае, какого-нибудь другого человека, чтобы только успокоить эту бурю.
М. К. Морозова, письмо Е. И. Полянской, <4.8.1905. Биарриц — Москва>.
«Другой человек» — это, по мнению В. Кейдана, П. Н. Милюков. Чтобы проверить свои чувства к Трубецкому, Морозова решает поближе познакомиться с известным историком и будущим лидером кадетов. Она как будто всё ещё выбирает, кого ей предпочесть, Милюкова (Штольца) или Трубецкого (Обломова), но главный выбор в пользу преодоления одиночества уже сделан: «Насчёт Обломова и Штольца Вы правы и неправы. Житейски это так, Штольц мог бы мне многое дать, но никогда не мог бы дать того, что может дать „он“. Кроме „него“ может только Христос». Итак, М. К. Морозова доверилась своему чувству беззаветно и осталась ему верна несмотря на то, что никогда не испытывала недостатка в поклонниках. Под влиянием князя Евгения Николаевича Трубецкого (или, вернее, ради него) она стала интересоваться общественно-политическими вопросами. Она изучала труды Лотце, Канта, В. С. Соловьёва, «Систему трансцедентального идеализма» Шеллинга с тем, чтобы не быть скучной своему избраннику и при случае обнаружить свою культурную осведомлённость.

По взаимной договорённости ими было предпринято в Москве издание еженедельной общественно-политической газеты «Московский еженедельник». Газета начала выходить в марте 1906 года при поддержке М. К. Морозовой и издавалась до конца августа 1910 года.

За эти годы отношения издательницы и редактора претерпевали изменения, вызываемые периодом охлаждения и вспышками чувств, но при этом всегда оставались отношениями двух близких людей. В письмах 1906 года Евгений Николаевич ещё сдержанно и по-деловому обращается к Морозовой на «вы», а уже в последующие годы тон писем исключительно дружеский и задушевный. Он называл свою корреспондентку не иначе как «милая и дорогая моя Гармося», делился с Морозовой своими творческими и семейными планами, спрашивал её совета, искал у неё поддержки в своих духовных исканиях. В тон ему отвечала и Маргарита Кирилловна: «Ангел мой Женичка!», «Дорогой, милый, бесценный мой!», «Целую тебя крепко и нежно…». Но Трубецкой был старше Маргариты Кирилловны, он был в браке уже в течение двадцати лет, имел троих детей и не хотел бросать семью (П. Н. Милюков также был женат).

Как явствует из сообщений Трубецкого, жена Вера Александровна знала о его отношениях с красавицей-меценаткой и весьма болезненно реагировала на их связь. Она знала всё из рассказов мужа, принципиально избегавшего пошлости обывательских измен, обманов и склок. Более того, по словам Трубецкого, она желала встречи с Маргаритой Кирилловной и объяснений с ней. Защищая жену, он так писал о ней Морозовой:

Дорогой мой друг! Как я рад, что всего этого Вам не надо пояснять, что во всём этом Вы мне помощница и что Вы с полуслова меня понимаете. Что за ангельская душа моя жена! Вот уже два дня как она по нескольку раз напоминает мне, чтобы я отправил письмо сегодня, чтобы оно непременно поспело к Вашему приезду, точно этого я сам не знаю; и сколько раз она повторяет, что хочет Вас видеть! Боже мой, за что я так избалован любовью!… но всему Бог помог. Опять послал свою бесконечно ясную бездонную голубую лазурь над нами. Опять светло и ярко на душе…

А должны мы с Вами вместе подумать, как бы волос не упал с её головы; без этого ни Вам, ни мне нет благословения… Помните, что для неё я — всё. Самоотречение у неё безграничное; но столь же безгранично она меня чувствует — всякое мое слово, даже не сказанное, всякое чувство, только зарождающееся. Всякое письмо, мною полученное и ей не показанное, чувством слышит. Всякое изменение моё ко мне [себе?] ощущает как муку и болезнь… и тогда поймёте, почему были здесь минуты столь ужасающе трудные, когда я никакого выхода не видел и погружался в мрачное отчаяние. Чтобы Вы и я были радостны, нужно, чтобы она была радостна.

Маргарите Кирилловне также претили лицемерие и ложь вульгарного адюльтера, она искренна в своих чувствах: «А неужели Вам хотелось бы, чтобы моя жизнь разрешилась буржуазно-благополучной связью с обманом. Чтобы моя душа на этом остановилась! <…> С Штольцем это возможно. А здесь, где вся моя душа, и вдруг в её святыню — ложь и обман! — Никогда!», — пишет она подруге. Своё чувство она переживала трагично: «Никогда не суждено мне иметь двух радостей: быть твоей перед Богом и увидеть дитя, в котором соединились бы чудесным образом твои и мои черты! От нашей любви ничего не останется!» — писала она Трубецкому.

В минуты отчаяния и одиночества ей приходили мысли разорвать этот треугольник, покончить со своей «греховностью» и даже объясниться с женой Трубецкого, чтобы иметь возможность начать жить заново: «Мне очень гадко, ангел мой, мамочка! Я в Москве одна в пустом доме и одна, одна! Чувствую себя на развалинах с такою любовью построенного здания! Я одна и вот опять Вам пишу, <…> чтобы не видеть этого мрака одиночества!». Постепенно Маргарита Кирилловна приходит к мысли, что нужны решительные перемены в её жизни: «Нужно изменить своё чувство! Это всё Бог меня наказывает за грешные пожелания!». В письмах она в отчаянии умоляет Евгения Николаевича: «Я буду приносить все жертвы, я хочу одну минутку, одну маленькую минутку радости, моей радости в жизни! Подумай только, ведь это единственная моя минута, когда я живу — это с тобой! Но только совсем, совсем с тобой, одной с тобой в целом мире, хотя на минуту! Я знаю, что за это всё отдам и всё вынесу!». Но ответом ей было длинное рассуждение о христианской этике: «С грехом у Бога не может быть никаких сделок и компромиссов: тут кладутся законы безусловные».

Но ситуация, когда из философского принципа отрицания греховности Трубецкой позволял себя любить обеим женщинам, не устраивала ни одну из них. «Неинтересно быть второй любимой женщиной… <…> Хотела бы быть единственной», — писала Маргарита Кирилловна. И тогда, чтобы снять напряжённость и успокоить ревность Веры Александровны, переломив ход событий в свою пользу, Морозова решила закрыть газету «Московский еженедельник» якобы из-за финансовых проблем. В действительности она делала это, чтобы смягчить страдания Веры Трубецкой. Этот вывод исследователя Александра Носова прямо противоречит несколько прямолинейному выводу прежних советских историков об истинных причинах закрытия газеты, согласно которому финансовая несостоятельность «Московского еженедельника» происходила от банкротства либерализма на фоне «острой классовой борьбы в стране». Морозова жертвовала регулярными встречами со своим «редактором» (работа редакции происходила также под крышей морозовского особняка), поскольку, задумав новое совместное издание, решила вернуть Трубецкого в семью, оставив себе лишь возможность личной переписки с ним. Обоснованием своего неостывающего чувства к Трубецкому стала её мысль: «Наша любовь нужна России».

Таким необычным образом одним из выдающихся итогов этой, по выражению А. А. Носова, «беззаконной любви» стало московское издательство «Путь» по выпуску религиозно-философской литературы. Оно начало свою работу ещё в феврале — марте 1910 года. Номинально князь Трубецкой в издательских делах «Пути» был равноправен по отношению к другим членам-учредителям издательства, фактически же его голос подчас становился определяющим. Так, например, произошло при обсуждении издательской концепции и политики книгоиздания. В итоге здесь увидели свет работы Владимира Соловьёва, Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Е. Н. Трубецкого, В. Ф. Эрна, П. А. Флоренского. М. О. Гершензон выпустил в нём сочинения П. Я. Чаадаева и И. В. Киреевского. Здесь же печатались работы В. Ф. Одоевского, С. И. Щукина, А. С. Глинки, С. Н. Дурылина. Первой книгой, выпущенной издательством, стал сборник статей «О Владимире Соловьёве». Как пишет исследователь творчества Е. Н. Трубецкого А. А. Носов:

Их роман разворачивался в культурной парадигме века минувшего: переживаемое ими чувство было для своего времени слишком искренно, глубоко, цельно, а главное, оно было слишком подлинно; и в нём отсутствовало именно то, на что XX век предъявлял особый спрос, — собственно литературность, игра, всегда предполагающие зрителя, пусть и единственного. Нельзя сказать, что они остались совершенно невосприимчивы к «ядовитым туманам» и «дионисическим экстазам» русского декаданса (в большей степени им была подвержена М. К.), но если бы им суждено было стать литературными героями, то героями классического романа; об их любовной драме, возможно, смог бы рассказать автор «Былого и дум». Но классический роман ушёл вместе с породившим его веком, а новое столетие просто утратило тот язык, который требовался для такого повествования.

Носов А. А. «Наша любовь нужна России…» // Новый мир. — М., 1993. — № 9.

Маргарита Кирилловна и Евгений Николаевич тщательно скрывали свои отношения от окружающих, хотя из письма Морозовой к Е. И. Полянской 20 июля 1908 года можно понять, что одиночество молодой, состоятельной и красивой женщины вызывало естественные вопросы у окружающих: «Как мне досадно, что все Вам пишут об „этом“, о моём личном!». Невозможность брака тяготила их обоих. Двусмысленное положение порождало размолвки и непонимание. В том же письме своей подруге Морозова неоднократно сетует на характер своего возлюбленного: «У „него“, по-моему, очень тяжёлый, замкнутый и памятливый характер»; «Я к нему с добром и самоотверженьем, а он с гордостью, женой и самолюбием! Не легко это. Хотя он прав, но тогда зачем он влез во всё это?»

1910 год во многом стал переломным для них, в большей степени для Маргариты Кирилловны. В этот год она многое вынуждена была переменить в своей жизни. Большую часть коллекции мужа она передала в Третьяковскую галерею. Она продала роскошный особняк на Смоленском бульваре и переехала в более скромный дом в Мёртвом переулке. Она отказалась от издания «Московского еженедельника» и основала издательство «Путь»; и самое главное, она приняла решение прекратить регулярные встречи с Евгением Трубецким, давая покой его семье. Но и это было не всё.

В 1911 году Евгений Николаевич Трубецкой вместе сбольшой группой профессоров покинул Московский университет, несогласный с нарушением принципов университетской автономии правительством. В связи с этим семья Трубецких переселилась в Калужскую губернию — в имение Бегичево. Здесь Трубецкой занимался ведением хозяйства, а также писал философские статьи для издательств «Путь» и «Русская мысль». В Москву он приезжал лишь для чтения лекций в народном университете имени А. Л. Шанявского и участия в некоторых заседаниях Религиозно-философского и Психологического обществ.

Трубецкой Евгений Николаевич (1910)

Трубецкой большую часть своего времени жил в Бегичево, М. К. Морозова жила в Москве. В 1909 году она приобрела имение-дачу Михайловское неподалёку от Бегичева. Все эти решения были тесно связаны друг с другом и были тщательно продуманы ею. С этого момента переписка с любимым становится едва ли не самым важным делом её жизни. Но отдалившись от Трубецкого по его собственному настоянию, Морозова почувствовала себя ещё более одинокой, чем раньше.

Морозова Маргарита Кирилловна (1910-е)
C 1909 года интенсивность их переписки значительно возросла: с июня по 20 августа 1909 года Морозова написала Трубецкому около 60 писем, то есть примерно два письма каждые три дня.
Письма М. К. Морозовой князю Е. Н. Трубецкому — конечно же не love story в интерьерах Серебряного века <…>, и не только памятник глубокому и искреннему чувству конкретного человека: это, наверно, самый пространный, самый интимно пережитый религиозно-философский трактат о любви, когда-либо появлявшийся в истории русской культуры и русской мысли.
— Письма Маргариты Кирилловны Морозовой. Предисл. Александра Носова. // Наше наследие. — 2000. — № 52. — С. 91.

Многолетняя переписка Морозовой и Трубецкого (с 1906 по 1918 год) содержит несколько сот писем (общее количество переписки Морозовой приближается к десяти тысячам писем). Об истинных отношениях двух этих людей не было бы ничего известно, если бы Маргарита Кирилловна незадолго до смерти не передала свой архив (несколько тысяч писем) в библиотеку имени Ленина — ГБЛ. Интенсивность переписки говорит о том, что оба, вынужденные жить в разлуке, все свои чувства вкладывали в почти ежедневные послания.
Отношения двух людей прервала революция и Гражданская война. Маргарита Кирилловна выступала против вхождения князя в активную политическую жизнь: «Брось всё это! Для политики надо быть Милюковым… или Керенским, тогда стоит всё отдать этому». Однако несмотря ни на что Евгений Николаевич в 1918 году примкнул к Белому движению, простился напоследок с Маргаритой Кирилловной под Москвой и умер от тифа под Новороссийском в 1920 году .

В 1914 году, в связи с начавшейся мировой войной, он, испытав патриотическое воодушевление, задумался о смысле жизни, что проявилось в статьях и книгах этого периода. в это же время, под влиянием впечатлений от выставки древнерусской живописи из коллекции И. С. Остроухова он пишет три очерка о русской иконе: «Умозрение в красках» (1915), «Два мира в древнерусской иконописи» (1916) и «Россия в её иконе» (1917).

В 1917—1918 годах Е. Н. Трубецкой принимал участие в работе Всероссийского Поместного Собора в качестве Товарища Председателя. В это время, 19 мая 1918 года Е. Н. Трубецкой был официальным оппонентом на защите диссертации Ильина И. А. на тему «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека». Непосредственная угроза ареста вынудила его покинуть Москву: он прибыл в Добровольческую армию Деникина, где его брат, Г. Н. Трубецкой , в правительстве Деникина занимал должность начальника Управления по делам исповеданий.

Попав вместе с отступавшей армией в Новороссийск, заболел здесь сыпным тифом и умер 23 января 1920 года.

Трубецкой — один из основных представителей метафизики всеединства, созданной В. С. Соловьёвым. Он критически пересматривает философию Соловьева, определяет некоторое ядро и ставит задачу развития из этого ядра цельной и систематической философии Богочеловечества. Вне ядра оказываются прежде всего такие «утопии» Соловьева: резкое преувеличение роли в Богочеловеческом процессе отдельных частных сфер и явлений: католицизма, теократии. Центральным объектом и одновременно главным орудием исследования в философии Трубецкого является концепция Абсолютного сознания. Возникает она в ходе гносеологического анализа. Согласно идеям Трубецкого, всякий акт познания направлен к установлению некоторого безусловного и общеобязательного (а значит, транссубъективного, сверхпсихологического) содержания — смысла или же истины — и, следовательно, предполагает существование такового; в любом сущем должна существовать истина. Истина же, по своей природе не есть ни сущее, ни бытие, но именно содержание сознания, притом характеризующееся безусловностью и сверхпсихологичностью.

Женат был Евгений Николаевич на княжне Вере Александровне Щербатовой и имел двух сыновей и дочь. В доме были особая атмосфера. Его сын Сергей вспоминал: «Уходя к себе в кабинет заниматься, Пап`а как будто покидал землю и уходил в какие-то другие, нездешние области... Когда Пап`а общался с нами, мы чувствовали себя совершенно просто, но когда он “начинал о чём-то думать”, а тем более уходил в свой кабинет, отношения между нами совершенно прекращались. Нам было запрещено входить в кабинет Пап`а, когда он занимается, но мы и так не посмели бы туда войти. В кабинете Пап`а был окружён для нас какой-то мистической атмосферой...».

Князь Евгений Николаевич Трубецкой с сыновьями Сергеем и Александром

3.2.1.2.4.5.1. Князь Сергей Евгеньевич Трубецкой (27 февраля 1890, Москва — 24 октября 1949, Кламар) — русский философ и литератор

С. Е. Трубецкой

Родился 27 февраля 1890 года в Москве, в доме деда по материнской линии князя Александра Алексеевича Щербатова .

Начальное образование получил дома. Много путешествовал с родителями по Европе. До 1906 жил в Киеве, летом — в подмосковной усадьбе Щербатовых Наре. В 1905 году поступил в 6-й класс Киевской Первой гимназии. В 1906 переехал с семьей в Москву.

Окончил 7-ю Московскую гимназию с золотой медалью и историко-филологический факультет Московского университета (1912). Занимался у профессоров Л. М. Лопатина и Г. И. Челпанова. Преподавал в Московском университете.

Участвовал в калужском дворянском собрании, избирался депутатом от дворянства.

С началом Первой мировой войны пытался уйти на фронт вольноопределяющимся, но не попал из-за проблем со здоровьем. Работал помощником уполномоченного в санитарном поезде, помощником заведующего Контрольным отделом в Комитете Северо-Западного фронта, товарищем председателя фронтового комитета, уполномоченным в Представительстве «Земгора», в Ликвидационной комиссии по делам Царства Польского.

В 1917 году переехал в Москву, жил у своей тети С. А. Петрово-Соловово. Служил уполномоченным в финансовом отделе Главного Комитета, позднее — старшим делопроизводителем в Московском Союзе Кооперативных Обществ.

После Октябрьской революции Трубецкой принял активное участие в деятельности тайных организаций - «Национального центра» и «Тактического центра», оказывавших из Москвы помощь Белой армии.

20 января 1920 был арестован, содержался во внутренней тюрьме Особого отдела ВЧК на Лубянке. Его дело вел с следователь особоуполномоченный Агранов. Был переведен в одиночную камеру. В то же время узнал об аресте сестры Софии и смерти отца в Новороссийске. Был переведен в Бутырскую тюрьму.

Верховный трибунал РСФСР (обвинителем на деле выступал председатель трибунала Крыленко) приговорил Трубецкого к расстрелу, который был заменен десятью годами строжайшей изоляции. Был переведен в Таганскую тюрьму, участвовал в церковных службах митрополита Кирилла, который также содержался в этой тюрьме.

В 1921 декан историко-филологического факультета Грушка ходатайствовал о направлении Трубецкого в университет. ВЦИК удовлетворил ходатайство и князь был отправлен в университет с оставлением в тюрьме. В то же время Трубецкой узнал, что его сестра и мать были переселены в коммунальную квартиру.

Летом 1922 года был вновь арестован, содержался во внутренней тюрьме ГПУ на Лубянке. Там виделся с митрополитом Кириллом (Смирновым), философами С. Л. Франком и Н. А. Бердяевым. В это время следователь впервые предложил Трубецкому подписать прошение об отъезде за границу, но он отказался. Впоследствии князь всё-таки подписал прошение об отъезде, вместе с матерью и сестрой.

Выехал из Москвы в Петербург, чтобы на немецком пароходе плыть в Штеттин. По прибытии встретился со своим братом Александром. Переехал в Берлин.

В 1922—1938 годах работал в Русской Общевоинском союзе: составлял бюллетени о положении дел в СССР, состоял политическим советником у генералов Кутепова и Миллера. В 1938—1949 занимался переводами и публицистикой. Оставил мемуары «Минувшее», в которых описал своё заключение в первые годы Советской власти.

В 1923 году женился на княжне Марине Николаевне Гагариной (5 августа 1897—14 декабря 1984).

3.2.1.2.4.5.1.1. Марина Сергеевна Трубецкая (1924 - 1982)

3.2.1.2.4.5.1.2. Вера Сергеевна Трубецкая (Хрептович-Бутенева) (р. 1926)

3.2.1.2.4.5.1.3. Татьяна Сергеевна Трубецкая (Хрептович-Бутенева) (1927 - 1997)

Родился в Ярославле, где дед преподавал в Демидовском лицее. Учился в Московском университете, хотел стать юристом. Детские и юношеские годы проводил в имении родителей, недалеко от Калуги, где увлекался конным спортом, охотой и фотографией (сохранились альбомы фотографий удивительного качества с видами имения, семьи, коня Донца и любимой собаки - сеттера Ральфа). Когда началась мировая война, его, как и многих сверстников, чувство долга перед Родиной позвало на фронт. Он хотел пойти туда простым солдатом, но его уговорили поступить на ускоренные офицерские курсы. Окончив Николаевское кавалерийское училище с "гвардейским баллом", был направлен в лейб-гвардии Конно-гренадерский полк. Присягу принимал в Петергофе Николай II. Принимал участие в боевых действиях с начала 1915 года и заслужил ордена Святого Станислава III и II степени, Святой Анны III степени. В 1918 году полк был расформирован. На глазах А.Е. Трубецкого солдаты подняли на штыках несколько офицеров. Ему повезло. Один из солдат сказал: "Его не трогать, он хорошо обращается с нашим братом!" Оторвали только штабс-ротмистровские погоны. Александр Евгеньевич возвратился в Москву. Там принимал участие в уличных боях, командовал защитой главного почтамта. Затем пришлось спрятать оружие под пол семейного дома князей Щербатовых (дом находился на месте нынешнего Американского посольства). Тогда же он вступил в одну из тайных офицерских организаций для борьбы с большевиками. Эти организации входили в контакт с Добровольческой армией, которая начинала создаваться на юге России. Было решено отправить группу офицеров в Тобольск, чтобы спасти царскую семью. В 1930-х годах А.Е. Трубецкой описал свое участие в этой экспедиции в журнале "Часовой", который издавался в эмиграции. Эта статья была вторично опубликована в книге "Князья Трубецкие" - Россия воспрянет" (М.: Воениздат, 1996).

Затем эвакуировался вместе с остатками Белой армии в Константинополь, учился в Пражском университете, работал вагоновожатым, шофером такси

30 октября 1934 г. в Кламарте, Франция, женился на Александре Михайловне Голицыной (Осоргиной) (8 августа 1900 - 25 октября 1991)

Прочитав этот столь интересный исторический труд кн. Гр. Н. Трубецкого можно невольно вынести очень неблагоприятное впечатление о нашем русском казачестве, в особенности казачестве Войска Донского...

Согласно традициям мемуары или воспоминания публикуются либо при жизни автора, либо 100 лет спустя. Но за это время, столько произошло бурных перемен в жизни рядового человека в любой стране мира, что наш век может быть свободно удвоен...

Вступая одним из последних на эту каф едру, я прошу простить меня, что после стольких сведущих и авторитетных людей отнимаю ваше внимание. Если я решаюсь все же это сделать, то, во-первых, потому, что полагаю, что и мнение рядового члена Собора, старающегося по мере сил разобраться в поставленных пред нами вопросах, должно быть принято во внимание, а во-вторых, потому, что я убежден, что вопрос о восстановлении патриаршества может быть решен не одними учеными канонистами...

"ВЕЧЕРНЕЕ ВРЕМЯ"

под редакцией Б. А. Суворина

Ноябрь и декабрь месяцы 1917 года прошли в бесплодных попытках московского Правого Центра изыскать крупные материальные силы для поддержки дела создания Добровольческой Армии, предпринятой в Новочеркасске генералом Алексеевым. Мне пришлось по этому делу дважды ездить из Москвы в Петроград...

Вступив на путь соглашательства с левыми, Каледин руководился мыслью, которая не изжита и в ту минуту, как я пишу эти строки (май 1919 года). Он находил необходимым создать сильную власть, но думал, что при данных условиях это возможно только, если будет под нее подведен широкий демократический фундамент. Сам он шел честно навстречу демократии, и, как человек прямой и благородный, он надеялся найти такое же отношение и у тех, с кем хотел работать, чтобы на основах взаимного доверия и уступок провести принцип сильной власти. Недаром его называли «невольником чести»...

После отъезда Штаба и генерала Алексеева в Ростов, я остался в Новочеркасске и продолжал заведывать отделением Политического отдела, которое здесь занималось главным образом вопросами пропаганды...

Приходилось и нам принимать спешное решение. Выехать со всей семьей из Новочеркасска было немыслимо. Куда и как было ехать? Новочеркасск предполагалось отдать без боя. На него надвигались казаки-большевики, поэтому можно было надеяться, что он не будет подвергнут потоку и разграблению. Но нам, мужчинам, близко стоявшим к организации Добровольческой Армии, нельзя было оставаться. Как ни жутко было расставаться с семьей и покидать ее на полную неизвестность, но выбирать не приходилось...

«Старик Мишан», как я его звал, был необыкновенно доверчив, и не раз я пользовался его слабостью, когда был моложе, врал ему про себя всякие небылицы, а он все принимал к сердцу, журил меня и изводился...

В Москву я приехал по настойчивому приглашению моих друзей Правого Центра. Политическая обстановка за время моего бегства с Дона сложилась следующим образом. Отступление Добровольческой Армии из Ростова совпало с прекращением мирных переговоров между немцами и большевиками и наступлением немцев. Победоносное шествие последних было остановлено капитуляцией большевицкого правительства и миром в Бресте...

Орша была в руках немцев. Со вздохом облегчения мы покинули почву Совдепии, но смешанное чувство избавления и, в то же время, унижения мы испытали, увидев первую германскую каску. Как только подошел поезд, у вагонов стали сновать германские солдаты, продававшие под полою вино, папиросы, шоколад. Скоро мы наслышались рассказов о том, как быстро германские солдаты и офицеры применились к российским нравам взяточничества и спекуляции./.

Пробыв около недели в Киеве, я выехал на пароходе в деревню, где временно поселился П. Н. Милюков, чтобы повидаться и переговорить с ним о наших делах. В Киеве все время проходило в непрерывных свиданиях и разговорах. Сидя на пароходе, постараюсь разобраться в своих наблюдениях...

Из сообщения кн. Григория Николаевича я вижу, что не только в общих чертах, но и почти во всех подробностях наши взгляды на способы вывести Россию из настоящего положения совпадают. Подобно ему, я считаю восстановление государственности и объединение России первой и главной задачей...

Моя оценка положения в Украине разделяется Павлом Николаевичем. По моей просьбе, он формулировал основные свои положения, которые пересылаются Вам за № II...

Нижеизложенное представляет посильную попытку добросовестно разобраться в преобладающих течениях умеренных кругов московского общества и подвести итоги их взглядам на современное положение вещей. Следует оговориться, что события так быстро чередуются и изменяют общую обстановку, что пишущий эти строки не может быть уверен в том, насколько полно его взгляды отражают в данную минуту настроение Москвы, которую он покинул две недели тому назад...

В этот приезд свой в Киев я остановился у Даруси Горчаковой. Моя жена и Костя уже уехали, первая — в Новочеркасск, второй — в Крым к Бутеневым. Восьмого августа я выехал в Новочеркасск через Екатеринослав. Туда ходили курьерские поезда и так скоро, как раньше никогда не ходили. Расписание было составлено немцами. Поезд качало из стороны в сторону от быстрого хода...

Теперь о Добровольческой Армии и Кубани. — Численность армии приблизительно за 40 тысяч. Но эту цифру прошу считать крайне секретной. К тому же, она все время имеет тенденцию к возрастанию. С одной стороны, из Украины, где гораздо больше знают Добровольческую Армию, чем в Великороссии, все время идут добровольцы. Немцы за последнее время чинят препятствия, но их много легче обойти, чем большевиков...

Я вернулся из Екатеринодара в Персиановку за детьми, Николаем и Михаилом и выехал с ними на пароходе из Ростова в Ялту, куда прибыл 16/29 сентября. Моя жена с младшими сыновьями Сережей и Петрушей выехала туда же двумя неделями раньше. В Крыму жили Бутеневы, старики и молодые, и мы решили поселиться вместе с ними. Местность, где мы жили, считалась в городской черте, но на самом деле отстояла от города на две версты, на Симферопольском шоссе, на горе над Ялтой. Мы поселились целой колонией, в близком соседстве одни от других...

Во время моего пребывания в Екатеринодаре я набрался впечатлений, которые навели меня на некоторые неутешительные мысли.

Неприятно было, прежде всего, зрительное впечатление. Екатеринодар был полон офицеров. По главной улице, Красной, они слонялись праздные, целыми толпами, наполняли все кофейни и рестораны, сорили бешенные деньги, в то время как получали ничтожное жалованье, легко проигрывали тысячи рублей в карты...

2.3.3.1. Князь Сергей Петрович Трубецкой (29 августа (9 сентября) 1790, Нижний Новгород — 22 ноября (4 декабря) 1860, Москва) — участник Отечественной войны 1812 года, полковник, дежурный штаб-офицер 4 пехотного корпуса (1825), несостоявшийся «диктатор» декабристов.

Из рода князей Трубецких, правнук генерал-фельдмаршала Никиты Юрьевича Трубецкого . Сын князя Петра Сергеевича Трубецкого (1760—1817) и светлейшей княжны Дарьи Александровны Грузинской (ум. 1796).

Н. А. Бестужев Портрет Трубецкого Сергея Петровича (1790—1860) Бумага, акварель. Начало 30-х годов XIX века

Первоначальное образование получил домашнее — его учителями были приглашённые преподаватели нижегородской гимназии, а также немецкий, английский и французский учителя. В шестнадцать лет переехал в Москву, слушал лекции в университете, одновременно с этим проходил на дому курсы математики и фортификации. Образование продолжил в Париже.

Начал службу в чине подпрапорщика Семёновского полка, через два года произведён в прапорщики, в 1812 году в поручики. Участвовал в сражениях при Бородине, Малоярославце, Люцене, Бауцене, Кульме. В сражении под Лейпцигом ранен в ногу. Во время войн с Наполеоном обратил на себя внимание своей храбростью.

По возвращении из-за границы Трубецкой вступил в масонскую ложу «трёх добродетелей», в 1818—1819 годах был в ней наместным мастером, затем почётным членом. Трубецкой вместе с Александром и Никитой Муравьёвыми, И. Д. Якушкиным, С. И. и М. И. Муравьёвыми-Апостолами пришли в 1816 году, к мысли о необходимости образования тайного общества, которое и составилось в феврале 1816 года под названием «союза спасения» или «истинных и верных сынов отечества»; устав его написал Павел Пестель. Во внешних приемах этого общества чувствовалось ещё влияние масонства.

Сергей Петрович Трубецкой. С миниатюры работы Ж.-Б. Изабэ. Начало 1820-х гг. ВМП, СПб

По показанию Трубецкого, члены «союза спасения» преимущественно говорили «об обязанности подвизаться для пользы отечества, способствовать всему полезному если не содействием, то хотя изъявлением одобрения, стараться пресекать злоупотребления, оглашая предосудительные поступки недостойных общей доверенности чиновников, особенно же стараться усиливать общество приобретением новых надежных членов, разведав прежде о их способностях и нравственных свойствах или даже подвергнув их некоторому испытанию».

Вскоре (в конце 1817 года) «союз спасения» был преобразован и получил название «союза благоденствия», первая часть устава которого была составлена Александром и Михаилом Муравьёвыми, П. Колошиным и князем Трубецким, причем они пользовались уставом немецкого тайного общества «Тугендбунд». Немецкий устав настаивал на освободительных мерах относительно крестьян и требовал, чтобы каждый вступающей в союз обязался в течение того же хозяйственного года освободить своих крестьян и превратить находящуюся в пользования крестьян землю, обремененную барщиной, в свободную собственность, которая могла бы дать им достаточное пропитание. В русском уставе помещикам рекомендовалось только человечное отношение к крестьянам, забота об их просвещении и, в случае возможности, борьба со злоупотреблениями крепостным правом.

С.П. Трубецкой. С рисунка неизвестного художника. 1819-1822 гг. Государственный Эрмитаж .

Проект второй части устава «союза благоденствия», написанный Трубецким, не был одобрен коренною управою общества и впоследствии уничтожен. Трубецкой вербовал в члены общества даже людей, мало ему знакомых. Так, в 1819 году он обратился к Жуковскому, но тот, возвращая ему устав, сказал, что он «заключает в себе мысль такую благодетельную и такую высокую, что он счастливым бы себя почел, если бы мог убедить себя, что в состоянии выполнить его требования, но что, к несчастию, он не чувствует в себе достаточной к тому силы». Напротив, Н. И. Тургенев принял предложение Трубецкого.

4 марта 1819 года Трубецкой был произведён в капитаны, а спустя два месяца он был назначен старшим адъютантом Генерального штаба. 21 января 1821 года «с оставлением в прежней должности» Сергея Петровича перевели в Преображенский полк, где 1 января 1822 года, он получил звание полковника.
26 июня 1819 года, воспользовавшись болезнью двоюродной сестры Елизаветы Борисовны Куракиной , урождённой Голицыной (1790-1871 гг.) С. П. Трубецкой вызвался сопровождать её в Париж. Однако, имеется свидетельство М. П. Бестужева-Рюмина о том, что целью поездки была встреча с известными «публицистами», с которыми Трубецкой советовался «об основаниях представительного порядка», разработанных тайным обществом.
В Париже он поселился в доме ещё одной своей двоюродной сестры Татьяны Борисовны Потёмкиной , урождённой Голицыной (1797-1869 гг.), где прожил до сентября 1821 года.

Татьяна Борисовна Потёмкина, ур. Голицына, двоюродная сестра С.П. Трубецкого. Неизвестный художник. Местонахождение оригинала неизвестно. Публикуется по: Русские портреты, т. 3, л. 16.

Время пребывания Трубецкого во Франции совпало с революционными событиями в Европе. Живя в Париже и бывая в Лондоне, Трубецкой был как бы непосредственным очевидцем их. Нет сомнений, что за границей Трубецкой с большим вниманием и заинтересованностью следил за ходом развивающихся событий, и, конечно, они будили надежды на зарождение подобной ситуации в России. Не случайно по возвращении в Россию в сентябре 1821 года, узнав, «что общество оставленное мною, разрушилось и что частично перешло на юг», он, оставаясь убеждённым «в доброте конституционной монархии», включился по восстановлению и активизации деятельности нового тайного общества.

Происхождение, личные качества, успехи на службе, многочисленное влиятельное родство открывали перед Трубецким блестящую карьеру. Его положение ещё более укрепилось после венчания 5 мая 1821 года, в русской церкви во имя Апостолов Петра и Павла при российском посольстве на rue de Malte в Париже, на Екатерине Ивановне Лаваль, старшей дочери управляющего 3-й экспедиции Коллегии иностранных дел, действительного тайного советника, камергера и церемониймейстера двора, графа Жана-Франсуа (Ивана Степановича) Лаваля.

Екатерина Ивановна Трубецкая (родилась 27 ноября 1800 года) (Фототипия с утраченной акварели работы неизвестного художника 1820 года, Ялуторовский музей памяти декабристов)
Дочь французского эмигранта, члена Главного правления училищ, позднее — управляющего 3-й экспедицией особой канцелярии Министерства иностранных дел Ивана Степановича Лаваля и Александры Григорьевны Лаваль (урождённой Козицкой) — наследницы капиталов И. С. Мясникова , хозяйки известного петербургского салона.

Граф Иван Степанович Лаваль (1810-е)
Граф Иван Степанович Лаваль (Jean Charles François de Laval de la Loubreriede или la Valle; 1761—19 апреля 1846) — французский эмигрант, приехавший в Россию в начале Французской революции.
Женившись в 1799 году на одной из наследниц мясниковских миллионов, Александре Григорьевне Козицкой, дочери Г. В. Козицкого, бывшего статс-секретаря Екатерины II, и Е. И. Мясниковой, он сделался богатым человеком. От её родителей унаследовали имения и крепостных в Пензенской и Владимирской губернии, горнодобывающий Воскресенский завод на Южном Урале.

Pierre-Narcisse Guérin (1774-1833) Александра Григорьевна Лаваль (1772-1850) (1821)
Старшая дочь статс-секретаря Екатерины II Григория Степановича Козицкого в браке с Екатериной Ивановной, дочерью известного богача Ивана Семёновича Мясникова. Выросла в роскоши, в семье, кичившейся своим богатством.
В возрасте 26 лет, уже после свадьбы младшей сестры Анны с князем А. М. Белосельским-Белозёрским , влюбилась в французского эмигранта Ивана Степановича Лаваля, служащего министерства иностранных дел. Мать, Екатерина Ивановна, хотя и была сама малообразованная дочь волжского паромщика-старообрядца, согласно семейному преданию, воспротивилась столь неравному браку. Однако влюблённая Александра написала всеподданейшую просьбу и опустила её в специальный ящик, поставленный у дворца императора Павла I.
Павел пожелал разобраться в прошении и потребовал разъяснений от Екатерины Ивановны. Та причиной отказа на брак дочери назвала, что Лаваль: «не нашей веры, неизвестно откуда взялся и имеет небольшой чин». Резолюция императора была краткой:
Он христианин, я его знаю, для Козицкой чин весьма достаточный. Обвенчать через полчаса.
Иван Лаваль и Александра Козицкая немедленно были обвенчаны в приходской церкви без всяких приготовлений.
Графиня Лаваль была известной благотворительницей, в 1838 году она устроила третий приют в Санкт-Петербурге на Петербургской стороне. Он, по повелению императрицы Александры Федоровны (супруги Николая Первого), был назван Лавальским и назначен в заведование почетного члена графини С. И. Борх, ур. Лаваль.

26 февраля 1800 года Лаваль был пожалован в камергеры двора великой княжны Елены Павловны, a 10 октября того же года переведен к Высочайшему двору. Во время пребывания Людовика XVIII в Митаве, Лаваль ссудил его деньгами и за это 21 декабря 1814 года был возведен с нисходящим его потомством, в графское достоинство Французского королевства, признанное за ним в России в 1817 г. В апреле 1819 года Лаваль получил чин тайного советника.
Высокий, необыкновенно худой, «хилого здоровья», граф Лаваль был остроумным собеседником и начитанным человеком.

Екатерина Трубецкая родилась в Киеве. Она получила прекрасное образование, хорошо пела, отменно играла на фортепиано. Ее руки добивались известные в России бароны, графы, князья. Екатерина и её сестры ни в чём не нуждались и не ведали отказа. Они подолгу жили с родителями в Европе.

Портрет сестры Е.И.Трубецкой - графини Зинаиды Ивановны Лебцельтерн , ур. Лаваль (1801-1873), жены австрийского посланника в России Людвига Лебцельтерна (1776—1854), с дочерью Александриной (1827-1899), в замужестве бвронессы де Карс.(1828)

Графиня Софья Ивановна Борх (1809-1871), дочь графа И.С.Лаваля от брака с А.Г.Козицкой, сестра княгини Е.И.Трубецкой (1860-е), фрейлина, с 1833 года была замужем за графом Александром Михайловичем Борхом (1804—1867), дипломатом и камергером. София Ивановна занималась благотворительностью, с 1834 года была членом совета Патриотического дамского общества. Ей посвящено стихотворение Ивана Козлова «Разбитый корабль» (1832 г). После смерти матери ей достался особняк на Английской набережной.

Третья сестра Екатерины Ивановны - Александра Ивановна (1811—1886), с 1829 года была замужем за графом Станиславом Осиповичем Корвин-Коссаковским (1795—1872), писателем, художником, церемониймейстером, посланником при мадридском дворе.

По отзывам современников, Екатерина Лаваль не была красавицей — невысокая, полноватая, зато обаятельная, веселая резвушка с прекрасным голосом.

Екатерина Ивановна Трубецкая. Фототипия с утраченного портрета работы Леонии Модюи. 1820 г. Иркутский музей декабристов.

Граф Лаваль имел великолепный дом на Английской набережной, около Сената, выдающийся памятник русского классицизма конца XVIII — начала XIX века. В начале 1800-х годов по заказу новой владелицы, графини А. Г. Лаваль, архитектор Тома де Томон переделал дом внутри и снаружи. Главный фасад, обращённый на набережную, он декорировал десятью ионическими трёхчетвертными колоннами на уровне второго и третьего этажа. В настоящее время особняк вошёл в комплекс зданий Конституционного Суда.

Конституционный суд. Дом Лаваль. Английская наб., 4

Стараниями графини А. Г. Лаваль в их доме появились уникальные коллекции живописи, античной скульптуры, собранные ею в поездках по Европе, особенно — в Италии. Многие шедевры мировой культуры нашли свое место в Эрмитаже.

Выставочный зал дома графини Лаваль. Акварель М. Н. Воробьёва (1819)

В этом доме Лаваль устроил великолепный салон. Гости собирались обычно по средам и субботам; иногда их число доходило до 300—400. Рауты, роскошные обеды, вечера с живыми картинами, детские праздники, концерты известных артистов, костюмированные балы, домашние спектакли сменяли друг друга.

Здесь не раз бывали царь Александр I и члены царской фамилии, историк Николай Карамзин, художник Брюллов, писатель и философ Петр Чаадаев, баснописец Иван Крылов, поэты Александр Грибоедов, Адам Мицкевич, Константин Батюшков, Петр Вяземский, Александр Пушкин и Василий Жуковский, известный политик Михаил Сперанский.

На рождественском балу в 1818 году молодая графиня Екатерина Ивановна долго танцевала с великим князем Николаем Павловичем. И каждый раз, приглашая ее на мазурку или кадриль, он галантно кланялся ей и говорил комплименты… А потом был еще случай — спустя шесть месяцев, на балу у графа Потемкина, они беседовали о древнеримской литературе, о стихах эллинских поэтов Архилоха и Алкея Мессенского, об английских обычаях и русских былинах. Великий князь даже назвал ее тогда "самой просвещенной девицей высшего света".

В Париже в 1819 году Екатерина Лаваль познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким. От своей кузины княгини Татьяны Борисовны Потемкиной, жившей в столице Франции, Екатерина Ивановна знала, что Трубецкой за участие в Отечественной войне 1812 года награжден многими орденами, имеет два ранения. Трубецкой был на десять лет её старше и считался завидным женихом: знатен, богат, умён, образован. Карьера его ещё не была закончена, и Екатерина имела шансы стать генеральшей.

5 мая 1821 года они обвенчались в Париже и осенью того же года вернулись в Петербург. Теперь уже она была княгиней Трубецкой.

После съезда членов Союза благоденствия в Москве в начале 1821 года общество было объявлено уничтоженным, но на юге Пестель и другие не согласились с этим и немедленно образовали южное общество, в Петербург же северное общество составилось лишь в конце 1822 года. Во главе его стоял Никита Муравьёв, но в конце 1823 года нашли более удобным, для успеха дела, иметь трёх председателей, и к нему присоединили князей Евгения Оболенского и Трубецкого, только что возвратившегося из-за границы. В бумагах Трубецкого был найден впоследствии список (с неважными переменами) проекта конституции Никиты Муравьева, предполагавшего учредить в России монархию ограниченную, причем государю предоставлялась власть подобная той, которою пользуется президент Соединённых Штатов.

Когда в 1823 году в Петербург приезжал Павел Пестель и убедил князя Оболенского признать необходимость республиканского правления в России, то Трубецкой разубедил его в этом, доказав, что республику можно учредить не иначе, как истребив императорскую фамилию, что привело бы в ужас общество и народ.

В январе 1825 года Сергей Петрович получил воинское звание полковника и по высочайшему приказу был назначен дежурным штаб-офицером в 4-й пехотный корпус, который дислоцировался в Киеве. Это открывало ему возможность непосредственного контакта с Южным обществом, позволяло вербовать из числа его членов союзников при разногласиях с Пестелем. Вместе с Трубецким в Киев приехала и Екатерина Ивановна. Здесь они жили до 7 ноября 1825 года в доме одного из руководителей Южного общества Василия Львовича Давыдова .

В октябре 1825 года Трубецкой взял отпуск и 7 ноября 1825 года чета Трубецких покинула Киев и выехала в Петербург. Трубецкой приехал в Петербург около 10 ноября, познакомил Северное общество с привезённым от южан планом, который и был Думой принят. Согласно плану, инициаторами вступления, назначенного на 1826 год, во время майского смотра войск 2-й армии должны были стать южане, а северяне обязывались их поддержать. Однако, в силу изменившейся ситуации, вызванной неожиданной смертью в Таганроге императора Александра I и началом междуцарствия, сразу же возникла необходимость разработки и принятия нового плана, так как в создавшейся обстановке центр восстания перемещался в Петербург. Рылеев показывал: «О болезни покойного государя узнал я накануне присяги государю цесаревичу (то есть 25 ноября) в доме графини Лаваль от Трубецкого. Он прибавил при сем: говорят, опасен; нам надобно съехаться где-нибудь. Я предложил у Оболенского, и мы уговорились на другой день быть там». Но Рылеев заболел, а к полудню 27 ноября стало известно о смерти Александра I и о присяге Константину.

Sergei Petrovich Trubetskoy. Источник Головачев, П. М. Декабристы...М.,

Некоторые находили, что упущен удобный случай к восстанию, но Трубецкой утверждал, что это не беда, что нужно только приготовиться содействовать членам южного общества, если они начнут дело; тем не менее он присоединился к постановлению главных членов северного общества о прекращении его до более благоприятных обстоятельств. Известие, что Константин Павлович не принимает короны, возбудило новые надежды. Трубецкой был выбран диктатором. В своих показаниях он утверждал, что истинным распорядителем был Рылеев, последний же заявил, что Трубецкой «многое предлагал первый и, превосходя его в осторожности, равнялся с ним в деятельности по делам заговора». 8 декабря Трубецкой советовался с Батеньковым относительно предполагаемой революции и будущего государственного устройства.

Они одобрили следующий план, составленный Батеньковым:

1.Приостановить действие самодержавия и назначить временное правительство, которое должно будет учредить в губерниях камеры для избрания депутатов.
2.Стараться установить две палаты, причем члены верхней должны быть назначаемы на всю жизнь. Батеньков (находившийся, вероятно, под влиянием Сперанского, у которого он жил, и который после своей ссылки возлагал надежду на создание наследственной аристократии) желал, чтобы члены верхней палаты были наследственные, но, очевидно, Трубецкой на это не согласился.
3.Употребить для достижения цели войска, которые захотят остаться верными присяге императору Константину. Впоследствии, для утверждения конституционной монархии, предполагалось: учредить провинциальные палаты для местного законодательства и обратить военные поселения в народную стражу.
Трубецкой высказывал предположение, что первоначально войск за них будет мало, но он рассчитывал, что первый полк, который откажется от присяги императору Николаю, будет выведен из казарм, пойдет с барабанным боем к казармам ближайшего полка и, подняв его, будет продолжать шествие к другим соседним полкам; таким образом составится значительная масса, к которой примкнуть и батальоны, находящиеся вне города. 12 декабря кн. Оболенский передал собравшимся у него членам общества, гвардейским офицерам, приказание диктатора — стараться в день, назначенный для присяги, возмутить солдат своих полков и вести их на Сенатскую площадь. На собрании заговорщиков 13 декабря вечером, когда кн. Оболенский и Александр Бестужев высказались за необходимость покушения на жизнь Николая Павловича, Трубецкой, по показанию Штейнгейля, соглашался на это и выражал желание провозгласить императором малолетнего вел. кн. Александра Николаевича (последнее предлагал и Батеньков в разговоре с Трубецким 8 декабря), но, по свидетельству других, Трубецкой держался в стороне и вполголоса разговаривал с князем Оболенским.

Сам Трубецкой показал, что не может отдать себе ясного отчета в своих поступках и словах в этот вечер. По свидетельству Рылеева, Трубецкой думал о занятии дворца. Трубецкой на следствии заявил о своей надежде, что Николай Павлович не употребит силы для усмирения восставших и вступит с ними в переговоры. Трубецкой в своих «Записках» так излагает планы заговорщиков. Предполагалось полкам собраться на Петровской площади и заставить Сенат: 1) издать манифест, в котором прописаны будут чрезвычайные обстоятельства, в которых находилась Россия, и для решения которых приглашаются в назначенный срок выбранные люди от всех сословий для утверждения, за кем остаться престолу и на каких основаниях; 2) учредить временное правление, пока не будет утвержден новый император, общим собором выбранных людей.

Общество намеревалось предложить в временное правление Мордвинова, Сперанского и Ермолова. Предполагалось срок военной службы для рядовых уменьшить до 15 лет. Временное правление должно было составить проект государственного уложения, в котором главные пункты должны быть учреждение представительного правления по образцу просвещенных европейский государств и освобождение крестьян от крепостной зависимости. По показаниям Трубецкого и Рылеева, в случае неудачи, предполагалось выступить из города и распространить восстание. У Трубецкого был найден набросок манифеста от имени сената об уничтожении прежнего правления и учреждена временного, для созвания депутатов. От времени до времени Трубецким овладевали сомнения в успехе дела, которые он и высказывал Рылееву. Однажды Трубецкой даже просил, чтобы его отпустили в Киев, в 4-й корпус, в штабе которого он служил, чтобы «там что-нибудь сделать». Тем не менее Трубецкой не решился сложить с себя звание диктатора и должен был присутствовать в день 14 декабря на Сенатской площади; но начальство над войсками, участвующими в заговоре, поручено было полковнику Булатову.

Однако в решительный день Трубецкой окончательно растерялся и не явился на Сенатскую площадь. Храбрость свою Трубецкой доказал несомненно во время наполеоновских войн, но, по словам Пущина, он отличался крайней нерешительностью, и не в его природе было взять на свою ответственность кровь, которая должна была пролиться, и все беспорядки, которые должны были последовать в столице.

«Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания», — пишет академик М. В. Нечкина. Сами декабристы справедливо расценивали такое поведение Трубецкого как «измену»

Князь Сергей Петрович Трубецкой (1828—1830) Акварель Николая Александровича Бестужева

Тем не менее, деятельность С. П. Трубецкого составляет значительный вклад в развитие освободительного движения и общественной мысли в России. Путь его и всех его товарищей не был безошибочным и лёгким. Они были первыми, и этим всё сказано. Изучение, анализ источников позволивших проследить духовную судьбу и жизненную участь Сергея Петровича, подсказывают вывод о незаслуженно резкой и подчас предвзятой оценке его личности и его роли в восстании 14 декабря 1825 года. Этот вывод вытекает и из материалов о деятельности тайных обществ, и в значительной степени из отношения к Трубецкому его товарищей по борьбе и последующей ссылке, современников, сочувствовавших идеям декабристов. А. Е. Розен, непосредственный участник восстания, знавший многих членов общества и говорящий как бы от имени тех, кто был близко знаком с Трубецким за много лет до начала событий на Сенатской площади, писал что, несмотря на допущенную слабость в день 14 декабря, «все согласятся, что он был всегда муж правдивый, честный, весьма образованный, способный, на которого можно было положиться».
Е. И. Якушкин, сын декабриста, выражая точку зрения, которую мог позаимствовать только от отца или его товарищей, писал в 1855 году, что «поведение его (Трубецкого) 14 декабря, для нас не совсем ясное, не вызывало никаких обвинений против Трубецкого среди его товарищей.

Уже ночью, 14 декабря, Рылеев назвал Трубецкого в числе руководителей, указав, что он «может пояснить и назвать главных из Южного общества». Николай I отдаёт приказ на арест Трубецкого и обыск в его квартире: «По первому показанию насчёт Трубецкого, - писал впоследствии император, - я послал флигель-адъютанта князя Голицына взять его. Князь Голицын не нашёл его…

Князь Голицын скоро возвратился от княгини Белосельской (тётки жены Трубецкого, проживавшей на Невском проспекте, ныне № 41) с донесением, что там Трубецкого не застал и что он переехал в дом Австрийского посла, графа Лебцельтерна, женатого на другой же сестре графини Лаваль. Я немедленно отправил князя Голицына к управляющему Министерством иностранных дел графу Нессельроду с приказанием ехать сию же минуту к графу Лебцельтерну с требованием выдачи Трубецкого, что граф Нессельроде сейчас исполнил....»

Людвиг - Адам Лебцельтерн, свояк декабриста. Художник Маттес. 1822 г. Местонахождение оригинала неизвестно. Публикуется по: Русские портреты, т. 5, л. 68.

Об этом же повествует в своих воспоминаниях сестра Екатерины Ивановны Трубецкой Зинаида Ивановна Лебцельтерн: «Мы разошлись между двенадцатью и часом ночи. Между 3-мя и 4-мя часами утра мой муж, граф Лебцельтерн услышал стук в свою дверь и услышал голос Нессельроде, просящего отворить ему…Граф известил Лебцельтерна, что зять мой стал во главе заговорщиков, и что государь хочет его видеть…
Лебцельтерн утверждал, что это вещь не возможная, что у него нет на то никакого доказательства и прибавил, что сейчас он разбудит князя Трубецкого, высказывая при этом надежду, что этим все дело окончательно разъяснится. Он поднялся к князю, который встал совершенно спокойно, оделся и сошёл вниз к ожидавшим его лицам… Сестра моя, страшно взволнованная, старалась не отпускать от себя графа Лебцельтерна… Сестра пришла завтракать с нами, она была грустна и взволнована, но довольно в общем спокойна. Мы утешали её как могли, не допуская ни минуты, что обвинения против её мужа, могли быть истинными».

Арестован С. П. Трубецкой был в ночь с 14 на 15 декабря и сразу отвезён в Зимний дворец. Император вышел к нему и сказал, указывая на лоб Трубецкого: «Что было в этой голове, когда вы, с вашим именем, с вашей фамилией, вошли в такое дело? Гвардии полковник! Князь Трубецкой! Как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью! Ваша участь будет ужасная!».

Императору было очень неприятно участие в заговоре члена такой знатной фамилии, находившегося к тому же в свойстве с австрийским посланником. Когда несколько позднее государю отнесли показание, написанное Трубецким, и позвали его самого, император Николай воскликнул: «Вы знаете, что я могу вас сейчас расстрелять!», но затем приказал Трубецкому написать жене: «Я буду жив и здоров». 28-го марта 1826 года в каземат к Трубецкому вошёл генерал-адъютант Бенкендорф и требовал от имени государя, чтобы он открыл, какие у него были сношения со Сперанским; при этом Бенкендорф обещал, что всё сказанное останется в секрете, что Сперанский ни в каком случае не пострадает, и что государь хочет только знать, в какой степени он может ему доверять. Трубецкой отвечал, что встречал Сперанского в светском обществе, но никаких особенных отношений к нему не имеет. Тогда Бенкендорф сказал Трубецкому, будто бы он рассказывал о своем разговоре со Сперанским и будто бы даже советовался с ним о будущей конституции в России. Трубецкой решительно отрицал это.

По требованию Бенкендорфа Трубецкой записал какой-то разговор о Сперанском и Магницком, который у него был с Г. Батеньковым и К. Рылеевым, и отправил пакет в собственные руки Бенкендорфа. Очевидно, к этому случаю имеет отношение одно место в необнародованном в своё время приложении к донесению следственной комиссия, где говорится, что руководители Северного общества предполагали сделать членами временного правительства адмирала Мордвинова и тайного советника Сперанского: «первый … изъявлял мнения, противные предположениям министерств, а второго они (по словам кн. Трубецкого) считали не врагом новостей». Верховный суд приговорил Трубецкого к смертной казни отсечением головы.

По резолюции государя смертная казнь была заменена для Трубецкого вечной каторжной работой. Срок пожизненной каторги по манифесту от 22 августа 1826 года в честь коронации сокращался до 20 лет с последующим пожизненным поселением в Сибири. В 1832 году срок каторги был сокращён до 15 лет, а в 1835 году — до 13.

Когда его жена, Екатерина Ивановна, пожелала сопровождать мужа в ссылку, император Николай и императрица Александра Фёдоровна пытались отговорить её от этого намерения. Когда же она осталась непреклонной, государь сказал: «Ну, поезжайте, я вспомню о вас!», а императрица прибавила: «Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем, на вашем месте и я не колебалась бы сделать то же!»

Н.Бестужев. Екатерина Ивановна Трубецкая (27 ноября 1800, Киев — 14 октября 1854, Иркутск) (1828), урождённая графиня Лаваль — жена декабриста С. П. Трубецкого, которая последовала за ним в Сибирь. Героиня поэмы Н. А. Некрасова «Русские женщины».

Событие 14-го декабря и отправление в Сибирь князя Сергея Петровича служили только поводом к развитию тех сил души, коими одарена была Екатерина Ивановна и которые она так прекрасно умела употребить для достижения высокой цели исполнения супружеского долга в отношении к тому, с коим соединена была узами любви вечной, ничем не разрушимой; она просила как высшей милости следовать за мужем и разделять его участь и получила высочайшее дозволение и, вопреки настоянию матери, которая не хотела её отпускать, отправилась в дальний путь <…> Соединившись временно с мужем в Николаевском заводе, она с того времени не покидала нас и была во всё время нашей общей жизни нашим ангелом-хранителем.

Трубецкая первая из жён декабристов добилась решения выехать в Сибирь. 27 июля 1826 года в сопровождении секретаря графа Лаваля швейцарца Карла Воше Екатерина Ивановна отправилась в Сибирь вслед за мужем, отправленным на каторгу 24 июля 1826 г.

Екатерина Ивановна прибыла в Иркутск 16 сентября 1826 года, преодолев 5725 верст тяжелейшего пути. Здесь она остановилась в доме Е.А. Кузнецова, немало сделавшего уже для ее мужа и его товарищей. Он познакомил Екатерину Ивановну с чиновником Жульяни, который известил Сергея Петровича и его товарищей о приезде княгини и сообщил ей последние новости о ссыльных, отправленных к тому времени на ближайшие к Иркутску заводы. Супруги уже строили планы устройства в Николаевском заводе, но возвращение в город гражданского губернатора И.Б. Цейдлера и получение им инструкций генерал-губернатора Восточной Сибири А.С. Лавинского изменили судьбу декабристов.

8 октября 1826 года партию ссыльных, в которой находился и С. П. Трубецкой, отправили в Нерчинские рудники. Некоторое время Трубецкая не знала, куда отправили мужа. По воспоминаниям Оболенского, Екатерина Ивановна обращалась к начальству с тем, чтобы было разрешено ей следовать за Сергеем Петровичем и «долго томили её разными уклончивыми ответами». В Иркутске Трубецкая провела 5 месяцев — губернатор Цейдлер получил из Петербурга предписание уговорить её вернуться назад. Однако Екатерина Ивановна была тверда в своём решении. Тогда же в Иркутск приехала Мария Николаевна Волконская.

Пресс-бювар, принадлежавший Е.И.Трубецкой. 1-я пол. XIX в.

Наконец, им предоставили положение о жёнах ссыльно-каторжных и о правилах, на которых они допускаются на заводы. Во-первых, они должны отказаться от пользования теми правами, которые принадлежали им по званию и состоянию. Во-вторых, они не могут ни получать, ни отправлять писем и денег иначе, как через заводское начальство. Далее, свидание с мужьями дозволяется им только по воле того же начальства и в том месте, которое им же будет определено.
— Е. П. Оболенский. Мемуары декабристов. Северное общество. Составление проф. В. А. Фёдорова

Трубецкая и Волконская подписали эти условия и им разрешили следовать за мужьями. 19 января 1827 г. Екатерина Ивановна отправилась в Благодатский рудник.

Н.П. Репин. Декабристы на мельнице в Чите. 1827 - 1830. Изображены: у ручной мельницы С.П. Трубецкой (со спины), П.А. Муханов и В.А. Бечаснов, в глубине - И.Д. Якушкин. В середине комнаты беседуют Н.И. Лорер (со спины), П.В. Аврамов и Н.П. Репин (с трубкой). Слева читает Е.П. Оболенский, в дверях - М.А. Фонвизин

10 февраля 1827 года в Благодатском руднике Трубецкой наконец позволили увидеть мужа. Трубецкая сняла домик на Благодатском руднике. В декабрьскую стужу, когда заключенных гнали на работу, она передала им однажды все теплые вещи, даже тесемки от своих меховых сапожек — пришила их к шапке-ушанке одного из каторжников. Потом отморозила ноги, долго болела. Много ей пришлось тогда пережить: издевательства и грубость конвоиров, насмешки начальника нерчинских заводов Бурнашева и горного офицера Рика, оскорбления генерал-губернатора Восточной Сибири Лавинского. Но духом она никогда не падала; на душе было светло, радостно: она снова с мужем! Два раза в неделю!

Дамская улица.Главная улица в Чите. Слева дом Е.И. Трубецкой, направо дом А.Г. Муравьевой. Акварель Н.А. Бестужева. 1829 - 1830 гг.

Дом Екатерины Ивановны Трубецкой в Петровском Заводе

В 1828 году с Трубецкого, как и с других декабристов, сняли кандалы, а еще через год — разрешили видеться с женой у нее на квартире, куда Сергея Петровича сопровождал конвойный.

В 1830 году у Трубецких родилась дочь Александра. До этого детей у них не было. Екатерина Ивановна много раз ездила лечиться на воды в Баден-Баден, но это не дало результатов. А вот здесь, в далекой и холодной Сибири, среди невзгод и тяжких испытаний, она вдруг стала рожать одного ребенка за другим. Удивительная штука жизнь! Семерых детей подарила Екатерина Ивановна Трубецкому; условия, правда, были жестокие, трое умерли, а вот дочери Александра, Елизавета, Зинаида и сын Иван — выжили. Они стали высокообразованными, уважаемыми людьми.

В конце 1839 г. истек срок каторги для Сергея Петровича. Трубецкие получили приказ выехать на поселение в с. Оек в 30 верстах от Иркутска. Переезд на новое место был омрачен смертью младшего сына Владимира, прожившего всего год. Эта первая для четы Трубецких утрата была особенно тяжелой.

Получив от матери деньги на строительство дома, Екатерина Ивановна решила обустроиться в Оеке весьма основательно. Помощь графини Лаваль была иногда довольно щедрой, но нерегулярной, и в целом бюджет семьи Трубецких был очень скромен. Чтобы свести концы с концами, пришлось обзавестись большим огородом и домашним скотом. Занятия хозяйством, помощь местным крестьянам помогали отвлечься от горестных дум, а их было немало. В сентябре 1840 г. умер второй сын Никита. Все меньше оставалось у княгини надежд, сил и здоровья. Все чаще она страдала приступами ревматизма. 28 января 1842 г., опасаясь скорой смерти, Екатерина Ивановна написала завещание, в котором просила своих сестер позаботиться о детях и муже.

В 1842 году Трубецкой получил извещение от генерал-губернатора Восточной Сибири Руперта, что Николай I, по случаю бракосочетания наследника цесаревича, соизволил обратить внимание на поступки жён осуждённых в 1826 году, последовавших за ними в заточение, и пожелал оказать своё милосердие детям их, родившимся в Сибири. Комитет, которому повелено было изыскать средства исполнить волю императора, положил: по достижении детьми узаконенного возраста принять их для воспитания в одно из казённых заведений, учрежденных для дворянского сословия, если отцы будут на то согласны; при выпуске же возвратить им утраченные их отцами права, если они поведением своим и успехами в науках окажутся того достойными, но вместе с тем лишить их фамильного имени их отцов, приказав именовать по отечеству. На это извещение Трубецкой отвечал Руперту: «Смею уповать, что государь император по милосердию своему не допустит наложить на чела матерей не заслуженное ими пятно и лишением детей фамильного имени отцов причислить их к незаконнорожденным. Касательно же согласия моего на помещение детей моих в казенное заведение, я в положении моем не дерзаю взять на себя решение судьбы их; но не должен скрыть, что разлука навек дочерей с их матерью будет для неё смертельным ударом». Дочери Трубецкого остались при родителях.

Позже правительство пошло на уступки, и в 1845 г. их дочери Елизавета и Зинаида поступили в Девичий институт, "записанные" как внучки графини Лаваль, но под своей фамилией. Сын Иван, родившийся в июне 1843 г., позже стал учеником иркутской гимназии. Получившие от родителей начальное образование дети Трубецких и в казенных заведениях учились легко и успешно. Старшая дочь Саша сдала экзамен за курс Девичьего института экстерном, а Лиза и Зина по окончании его получили золотые медали. Из семерых детей Трубецких только четверо выросли и покинули Сибирь. Последняя дочь Софья, родившаяся через год после Ивана, прожила только 13 месяцев.

Неизвестный художник. Групповой портрет дочерей Трубецких. (1850-е)

Рождение детей, их утрата подрывали силы Екатерины Ивановны. Осенью 1845 года Екатерина Ивановна Трубецкая через своих родственников получила разрешение поселиться в Иркутске; её здоровье и здоровье детей требовало постоянного наблюдения врача. Сергею Петровичу было «высочайше» разрешено по временам навещать семью с позволения генерал-губернатора Восточной Сибири, которое давалось ему «с должной осмотрительностью».
Ещё до того, в марте 1845 года, Трубецкие обратились с просьбой разрешить им переехать из Оёка в Урик и купить там дом, принадлежавший ранее уехавшему в Тобольск А.М. Муравьёву. Однако перевод не состоялся, поскольку было получено разрешение на переезд Трубецкой в Иркутск. Два года декабрист мог только навещать семью, а к 1847 году фактически поселился в Иркутске. Оёкский дом он подарил пастуху Верхозину по прозвищу Зрила. Потомки его вспоминали, что их дед никогда не называл Трубецкого хозяином, а всегда говорил: «у нас с Трубецким» или «мы с Трубецким». А.Г. Лаваль купила для Трубецких дом в Иркутске - бывшую дачу губернатора Цейдлера близ Знаменского монастыря, за рекой Ушаковкой, с обширным садом при доме. М.Н. Волконская писала своей сестре Е.Н. Орловой 10 мая 1848 г. о том, что Трубецкие купили дачу Цейдлера, «которую мне так хотелось приобрести из-за прекрасного сада».

Дом этот вскоре стал известен в Иркутске и окрестностях благодаря безграничной доброте его хозяйки. Странники, бездомные, нищие всегда находили здесь приют и внимание. О том, что дом Трубецких всегда "набит слепыми, хромыми и всякими калеками", писал декабрист А.Н. Сутгоф в письме к И.И. Пущину.

Дом Трубецких, как и дом Волконских, был настоящим центром встреч и общения декабристов, живших на поселении вблизи Иркутска. "Обе хозяйки - Трубецкая и Волконская - своим умом и образованием, а Трубецкая - и своею необыкновенной сердечностью были как бы созданы, чтобы сплотить всех товарищей в одну дружескую колонию", - писал позднее в своих воспоминаниях воспитанник декабристов и частый гость в их домах Н.А. Белоголовый. Даже сам генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев с супругой бывал в гостеприимном доме княгини, тем более, что его жена была француженкой по происхождению, что, безусловно, сближало ее с наполовину француженкой Екатериной Ивановной.

Дом Трубецких в Знаменском предместье Иркутска (сгорел в 1908 г.)

Кроме заботы о детях, на плечах Е.И. Трубецкой лежала забота о воспитанниках, которые как бы сами собой появлялись в ее доме. В их семье воспитывалась дочь М.К. Кюхельбекера Анна (1834 - ? гг.), в 1852 году вышедшая замуж за Викентия Карловича Мишовта, чиновника Главного управления Восточной Сибири. Сохранилось письмо Анны Мишовт к Сергею Петровичу за 1857 год, полное признательности и любви к нему и ко всем членам семьи. Вторая дочь М.К. Кюхельбекера, Юстина (1836 - ? гг.), хотя и была определена в сиротский дом, большую часть времени проводила у Трубецких. У них же воспитывался сын ссыльнопоселенца А.Л. Кучевского (1787-1871 гг.) Фёдор, жила старшая дочь бедного чиновника Неустроева Мария, ровесница Саши Трубецкой, и ещё одна подружка старших девочек Трубецких Анна (по неподтверждённым источникам - сестра декабриста Бечасного).

Дом-музей С.П.Трубецкого на ул. Дзержинского (Арсенальской) в начале 70-х гг. XX в.

Печаль и радость в жизни княгини всегда были рядом. В январе 1846 г. до Иркутска дошло известие о кончине И.С. Лаваля. Последние полгода старый граф был очень болен, и его жена пыталась добиться разрешения царя на свидание дочери с умирающим отцом, но все старания Александры Григорьевны оказались напрасными. Николай I был верен своей клятве и, пока был жив, не позволил ступить на землю европейской России никому из "своих друзей 14 декабря" и их близких. Четыре года спустя, в 1850 г., скончалась и мать декабристки, так и не увидев ни своей старшей дочери, ни внуков, рожденных в Сибири.

В 1851 году в Иркутск приехал сын декабриста В.Л. Давыдова Пётр Васильевич (1825г. - 1912 г., Симферополь), отставной поручик лейб-гвардии Конного полка, чтобы познакомиться с друзьями своих родителей, а 19 января 1852 года состоялась его свадьба с Елизаветой Сергеевной Трубецкой.

Вслед за Елизаветой, 12 апреля 1852 года, вышла замуж и Александра Трубецкая - за кяхтинского градоначальника Н.Р. Ребиндера (1810 - 1865 гг., похоронен в Москве, на кладбище Новодевичьего монастыря, рядом с С.П. Трубецким). При первом сватовстве Ребиндеру было отказано. Он был вдвое старше своей избранницы, имел двенадцатилетнюю дочь от первого брака Надежду (1840 - ? гг.). Однако Трубецкие видели в нём достойного, честного и благородного человека, сочувствовавшего идеям декабристов, что само по себе являлось в их глазах достаточной рекомендацией для того, чтобы принять его в свою семью. Я.Д. Казимирский писал И.П. Корнилову: «Градоначальник кяхтинский Ребиндер приезжал на днях сюда. Ещё молод, ваших лет. Вдовец и недурён собою, ловок, образован; очень деловой и благонамеренный человек, характера весьма сурьёзного, но в обращении весьма любезного». После свадьбы супруги Ребиндер уехали в Кяхту.

из книги "Жены декабристов". сборник историко-бытовых статей. Составил В.И.Покровский. 1906

“Екатерина Ивановна Трубецкая, - вспоминал декабрист Андрей Евгеньевич Розен, - была некрасива лицом, не стройна, среднего росту, но когда заговорит, - так что твоя краса и глаза - просто обворожит спокойным приятным голосом и плавною, умною и доброю речью, так все бы слушал ее. Голос и речь были отпечатком доброго сердца и очень образованного ума от разборчивого чтения, от путешествий и пребывания в чужих краях, от сближения со знаменитостями дипломатии”.
“Екатерина Ивановна воистину очаровательна, - писал Якушкину Матвей Муравьев-Апостол, - и соединяет со значительным умом и развитием неистощимый запас доброты…”

Екатерина Ивановна радовалась счастью своих детей, но ее собственных сил и здоровья становилось все меньше. Все реже княгиня выходила из дома, ревматические боли заставили ее передвигаться в деревянном кресле на колесах. Только забота мужа и детей продлили земные дни Екатерины Ивановны. Незадолго до кончины в жизни декабристки произошла встреча, которая не могла не взволновать ее душу, не пробудить воспоминаний о прежней, досибирской жизни. Летом 1854 г. в Иркутск навестить опального брата приехала княгиня Софья Григорьевна Волконская. Трудно представить, какие чувства испытала княгиня, какие воспоминания ожили в ее сердце, когда здесь, в "крае изгнания", она увидела эту женщину, бывшую когда-то посаженой матерью на ее свадьбе. Именно Софья Григорьевна вела ее под венец в Париже в 1821 г. Эта встреча стала последним эхом, отголоском тех счастливых давних лет, когда ничто не предвещало ни испытаний, ни страданий, ни сожалений.

Всю весну и лето 1854 г. Екатерина Ивановна проболела, к болям в желудке, недвижимости в ногах прибавился ещё сухой тяжелый кашель, появилась язва, болезненная, незаживающая, по всей видимости, раковая метастаза. В 7 часов утра 14 октября 1854 г. она скончалась на руках мужа и детей.

В последний путь жену "государственного преступника" провожал весь Иркутск. Влиятельные чиновники во главе с генерал-губернатором и отверженные бедняки, все пришли проститься с княгиней. Современники писали, что такие многолюдные похороны Иркутск видел впервые. Гроб с телом покойной несли монахини женского Знаменского монастыря, в стенах которого и нашла свой последний приют Екатерина Ивановна Трубецкая. Ее похоронили рядом с умершими ранее детьми Никитой и Софьей.

Могила жены Трубецкого С.П. Софии и их малолетних детей в Иркутске. Надпись: "Здесь похоронена жена декабриста С.П.Трубецкого Екатерина Ивановна. Ум.11 октября 1854 и ее дети Никита, Владимир и Софья.

Поступками Трубецкой восхищались современники. Поэт Некрасов воспел ее в своей знаменитой поэме "Русские женщины", а польский писатель Словацкий посвятил ей роман "Ангелли", который в 1833 году был переведен на французский язык и опубликован в Париже. Письма Трубецкой из Сибири в Петербург — матери и сестре Зинаиде — читал со слезами весь высший свет столицы империи; письма эти переписывались, передавались из рук в руки.

Французский путешественник и литератор маркиз Кюстин опубликовал в 1839 году в своей наделавшей много шуму в Европе книге "Николаевская Россия" письмо Трубецкой из Сибири в Петербург, Николаю I, которое заканчивалось словами: "Я очень несчастна, но если бы мне было суждено пережить все снова, я поступила бы точно так же…". В этих словах вся Трубецкая! Ни лишения, ни жгучие сибирские морозы, болезни и неудобства, отмороженные ноги и оскорбления со стороны чиновников разных рангов, ничто не могло поколебать ее веры в правильность выбранного пути.

Трубецкой пережил жену. По амнистии императора Александра II от 22 августа 1856 года, Трубецкой был восстановлен в правах дворянства.

Багаж Трубецкого при отъезде из Иркутска состоял из 15 ящиков общим весом в 119 пудов. Из них в 11 ящиках (более 100 пудов) были книги, 1 ящик - с книгами И.Д. Якушкина, 1 ящик на 7 пудов был с бумагами, письмами, портретами.
Власти потребовали от С.П. Трубецкого точных сведений о пути его дальнейшего следования и месте предполагаемого поселения в России. Гнев старого декабриста против полицейского надзора нашёл отражение в официальном протесте и резких письмах иркутскому исправнику Д.Н. Гурьеву, а так же в письмах к дочери Александре и сестре Е.П. Потёмкиной.
О пути своего следования из Сибири С.П. Трубецкой сообщал свояченице З.И.Лебцельтерн 16/28 марта 1857 года: «Я покинул Иркутск имея с собой Сашенькиного ребёнка (Николая Ребиндера), я часто должен был останавливаться в пути и достиг Нижнего лишь 8-го января (1857 г.). Тут я нашёл мою сестру (Е.П. Потёмкину), приехавшую ко мне на встречу. Приехав в Москву, я нашёл уже там брата Никиту с женой (Александрой Александровой Нелидовой) и дочерью (Александрой) и сестру твою Софью (Софья Ивановна Борх, урождённая Лаваль) с двумя детьми (Марией и Юрием)…»
Княгиня Мария Александровна Голицына, урождённая Борх, так описывает эту сцену в своих «Записках»: « С утра, несмотря на сильный холод, все их родственники, в ожидании, собрались на заставе… Когда они подъехали, все молча бросились в обьятия друг друга...
...Они возвращались примирённые, без всякого злопамятства за прошедшее, но также и без всяких иллюзий, не ожидая для себя от жизни ничего, пользуясь прощением лишь для детей (Указом от 30 августа 1856 года детям Трубецкого было «даровано» дворянство и княжеский титул), желая, чтобы они снова получили в обществе права, утраченные некогда гражданской смертью их родителей. ».
Местом жительства С.П. Трубецкой избрал Киев, где обосновались Ребиндеры.

Из писем и других источников видно, что Трубецкой в Киеве в свои 67 лет вёл очень деятельный образ жизни. Он активно переписывался с друзьями, родными, возобновил работу над записками по истории тайных обществ, по настоянию Е.И. Якушкина составил замечания на записки Штейнгейля и Оболенского, вёл дневник, готовил сына Ивана и воспитанника Фёдора Кучевского в гимназию.

С.П.Трубецкой. Фото С.Левицкого. 1860 г.

В феврале 1859 года Н.Р. Ребиндер выехал в Петербург в связи с назначением на должность директора департамента народного посвящения. 29 июля А.С. Ребиндер в сопровождении отца, которому было разрешено поселиться в Москве, отправилась к мужу. Ваня и Федя выехали вслед за ними. В Москву прибыли 19 августа, Сергей Петрович поселился с детьми вначале у своей сестры Е.П. Потёмкиной на Пречистенке(ныне, №21), затем в доме Стромиловой на углу Трубниковского и Дурновского переулков, где прожил до 1 сентября 1860 года

Трубецкой умер в Москве 22 ноября 1860 года на руках сына Ивана и декабриста Батенькова. Похоронен Сергей Петрович на кладбище Новодевичьего монастыря, неподалеку от Смоленского собора Москвы.

Могилы С. П. Трубецкого и его сына Ивана

Всего у Трубецких было четыре дочери и три сына:

2.3.3.1.1. Александра Сергеевна (2.2.1830, Чита — 30.7.1860, Дрезден; похоронена в С.-Петербурге), умерла от чахотки, с 1852 года жена Н. Р. Ребиндера (1810—1865).

сын Сергей (31.03.1851г. - 9.08.1882 г., похоронен в Москве, на кладбище Новодевичьего монастыря, рядом с И.С. Трубецким),

сын Николай (1854 - 1872 гг., умер от кори в Риме, где и похоронен на кладбище Тестаччо)

и дочь Екатерина (1857 - 1920 гг.).

У Ребиндеров был ещё ребенок, родившийся и умерший в январе 1857 года.

2.3.3.1.2. Елизавета Сергеевна (16.1.1834, Петровский завод — 11.2.1918, Симферополь), замужем за П. В. Давыдовым (1825—1912), сыном декабриста В. Л. Давыдова .

Елизавета Сергеевна Давыдова (ур. Трубецкая), дочь декабристки. С фотографии 1860-х гг. ГИМ. Елизавета Сергеевна Давыдова, ур. Трубецкая, дочь декабриста. Фотография 1860-х гг. ГИМЕлизавета Сергеевна Давыдова, ур. Трубецкая, дочь декабриста. Фотография 1860-х гг. ГИМ

Пётр Васильевич Давыдов, сын декабриста В.Л. Давыдова и зять декабриста С.П. Трубецкого. Акварель работы В.И. Гау. 1852 год.

29 сентября 1852 года у Давыдовых родился сын, названный Василием (ск. в 1900 г.), а в 1854 году - дочь Екатерина (ск. в 1922 г.), в начале сентября 1857 г. - сын Сергей, умерший 31 декабря того же года и 3 декабря 1858 г. - дочь Зинаида

2.3.3.1.3. Никита Сергеевич (10.12.1835, Петровский завод — 15.9.1840, с. Оёк; похоронен в Иркутске)

2.3.3.1.4. Зинаида Сергеевна (6.5.1837, Петровский завод — 11.7.1924, Орёл), жена Н. Д. Свербеева (1829—1859), его брат А. Д. Свербеев.

Свербеева З. С. (дочь декабриста С.П. Трубецкого)

30 апреля 1856 года в Преображенской церкви, состоялась венчание младшей дочери Трубецкого Зинаиды с Николаем Дмитриевичем Свербеевым (1829г.-1860г., Орёл), выпускником Московского университета, родственником Е.П. Оболенского. Из глухих намёков в письмах Трубецкого к З.И. Лебцельтерн и И.Д. Якушкина к В.И. Якушкину за октябрь 1854 - февраль 1855 годов, а так же из письма Свербеева к Трубецкому от 25 марта 1855 года следует, что поведение Свербеева, увлечение которого Зиной началось ещё в 1852 году, несколько изменилось после смерти Е.И. Трубецкой, когда Зинаиде угрожало превращение из богатой наследницы в бесприданницу (Екатерина Ивановна не оставила завещания). Это вызвало настороженность Трубецкого, и Свербееву было отказано. В.И. Якушкин писал И.И. Пущину 28 октября 1854 года: «Жар многих женихов начинает остывать. Свербеич (Свербеев Н.Д.) последнее время вёл себя так дико и непристойно, что из рук вон; отца это очень оскорбляло, и он шпиговал при всяком случае, но, кажется без пользы, по крайней мере видимой». Определённую роль в отказе Трубецкого сыграл и В.И. Якушкин, также претендовавший на руку Зины. Однако Н.Д. Свербеев сумел «оправдаться» перед Трубецким и его дочерью, и помолвка состоялась. И.Д. Якушкин, «известившись, что дело по моим отношениям к семейству Трубецких, не заладилось», обиделся и хотел съехать из дома Сергея Петровича, где он в это время жил. Трубецкой постарался загладить возникшую неловкость, посвятив старого друга во все подробности этого сватовства, в котором решающую роль, по - видимому, сыграло предпочтение, оказанное Зинаидой Сергеевной Свербееву.