С франк - смысл жизни. Семен Франк «Смысл жизни Семен франк смысл жизни читать

Идеи работы “Смысл жизни”. Франк показывает, что жизнь, как она есть, обнаруживает свою бессмысленность. Прежде всего, бессмысленна личная жизнь каждого из нас. Минимальное условие достижения смысла в жизни - это свобода, так как только будучи свободным, человек может действовать осмысленно, стремиться к разумной цели. Но мы со всех сторон окованы силами необходимости. Мы телесны, поэтому подчинены механическим законам материи и слепым силам органической жизни. Наша жизнь слишком коротка, только-только успеваем набраться знания и опыта, как наше тело становится старым и дряхлым, а ведь мы только собрались жить по-настоящему.

Одни растрачивают себя на разгул и наслаждение, а когда физические силы заканчиваются, убеждаются в пошлости и бессмыслице всех наслаждений. Другие аскетически воздерживаются от всех земных радостей, готовят себя для некоего великого призвания и святого дела, а в конце жизни начинают понимать, что и призвания у них нет и дело их совсем не свято. Кто-то боится обременять себя семьей и к старости становится одинок и скорбит об отсутствии любви и уюта семьи, другой же погряз в семейных проблемах и потом кается, что добровольно продал свою свободу.

Франк делает вывод, что наши страсти и влечения обманчиво выдают себя за что-то важное и драгоценное для нас, поэтому, достигая их, мы бываем разочарованы и понимаем свою ошибку, когда трудно что-либо исправить. Отсюда неизбежное сознание обманутых надежд и недостижимости истинного счастья на земле. Даже немецкий поэт и ученый Иоганн Гёте, прозванный “баловнем судьбы”, прожив исключительно долгую, счастливую и плодотворную жизнь, признанный гением при жизни, под конец своей жизни признавался, что за 80 лет своей жизни он изведал лишь несколько дней полного счастья и удовлетворения.

Но может быть, смысл жизни отдельного человека станет понятным на фоне общей жизни человечества и всего мира? Выясняется, однако, что и общая жизнь человечества оказывается набором бессмысленных случайностей, длинной вереницей фактов и событий, которые не ведут ни к какой цели, и снова есть только итог столкновений разнообразных страстей теперь уже партий, классов и государств. История постоянно выступает как попытка осуществления общечеловеческих идеалов, но реально она есть крушение и разоблачение иллюзорности этих идеалов. Например, вера в прогресс, которая вдохновляла целые поколения, не только не привела к счастливой жизни, но обернулась страшными войнами и революциями. Человечество совсем не движется “вперед”, скорее, оно откатываемся назад и сейчас стоит дальше от цели, чем было двадцать веков назад. Так, мы в своем прогрессе утратили красоту и мудрость Древней Греции. А в ХХ веке просвещенная Европа, с ее гуманными и нравственными идеями, была ввергнута в кровавые революции и мировые войны. Таким образом, как индивидуальная человеческая жизнь, так и история показывают иллюзорность всечеловеческого счастья.

Но может быть, возможно постичь смысл жизни человечества в контексте космической истории? Но и здесь оказывается, что на первом месте стоит борьба за существование, царствуют слепые инстинкты, и ясно, что стихийные условия космической жизни неспособны дать смысл жизни. Франк дает следующий образ. В уголке мирового пространства кружится и летит маленький комочек мировой грязи, именуемый Землей. На его поверхности копошатся миллиарды живых козявок, в том числе и двуногих, именующих себя людьми. Они зарождаются и через мгновение умирают по законам космической природы, и в тоже время успевают драться и воевать между собой, и в этой бесконечной войне пытаются обрести счастье, разум и правду.

Как же Франк все-таки обосновывает правомерность поиска смысла жизни? Уже то, что мы вообще ставим вопрос о смысле жизни, означает, что этот смысл должен как-то существовать в мире. В совершенно бессмысленном мире не мог бы возникнуть даже сам вопрос о смысле жизни. Так для дальтоника, живущего среди дальтоников, не может возникнуть вопрос о цветах радуги. В своем выводе о бессмыслице мира сами мы уже возвышаемся над этой бессмыслицей. Это означает, что в нас самих есть некоторое внутреннее бытие, особый мир разума и познания. Мы ищем вечной жизни, блаженного покоя и удовлетворения, но откуда же мы берем о них представления, если в реальной жизни этого нет? Следовательно, эти представления, так же как и идея смысла жизни, возникают в нас из какого-то другого источника, отличного от окружающего нас мира. И этим источником является тот, кто сам есть источник всего, в том числе и этого мира, то есть Бог. Таким образом Франк приходит к Богу. Так как мир бессмыслен, и тем не менее у нас все-таки есть мысль о смысле жизни, то эту мысль мы получаем не от мира, но от Бога.

Смысл жизни состоит уже в том, что мы о нем мыслим и его ищем, точно так же, как наше искание Бога уже говорит о том, что он в нас есть, так как мы не могли бы искать то, о чем мы вообще не в состоянии помыслить, опираясь только на свой жизненный опыт. Таким образом, Бог именно с нами и в нас, иначе нельзя объяснить это внутреннее беспокойство, которое нас томит.

Далее Франк пишет о том, что смысл жизни нельзя найти в готовом виде раз навсегда данным. Он нам дан не извне, а изнутри. Смысл жизни должен быть заложен в самой жизни конкретного человека. И если бы мы могли найти вне нас готовый смысл жизни в качестве подарка, он бы все равно нас не удовлетворил, так как смысл жизни конкретного человека должен быть выработан усилиями самого конкретного человека и стать оправданием его собственного личного существования. Чтобы найти смысл жизни, мы должны не оглядываться вокруг себя, а осуществить некий волевой акт напряженного самоуглубления.

Франк показывает критерий для распознания того, имеет ли деятельность человека подлинно духовный смысл. Суть этого критерия в следующем: в какой степени то, что делает человек, направлено на ближайшие неотложные нужды сегодняшнего дня, на конкретные потребности окружающих его живых людей? И вот этой деятельности, как осмысленной, Франк противопоставляет внешне иногда эффектную работу ради отдаленного будущего, счастья человечества в целом. Легко любить все человечество, но очень трудно полюбить ближнего. Легко беспокоиться о голодных детях Никарагуа, но трудно помочь конкретному соседскому ребенку. Можно скорбеть вселенской скорбью о наличии вечного зла в мире, но сначала попробуй сделать так, чтобы уже сегодня этого зла рядом с тобой стало чуть меньше.

Рассматривая проблему смысла жизни, Франк поднимает еще одну очень важную тему. Человек по своей природе принадлежит двум мирам - божественному и земному, и сердце человека есть точка соединения или пересечения этих двух миров. Стремясь к Богу, человек в то же время живет в земном мире и постоянно и неизбежно грешит в силу своей слабости и ограниченности. И есть разные пути преодоления собственной греховности.

Кратчайший, но труднейший путь к Богу избирают отшельники и святые, они отрекаются всецело от мира, от всего, что не согласуется с Богом. Но есть другой путь преодоления своей греховности. Он состоит в участии в делах этого греховного мира, но в таком участии, когда в то же время стремятся преодолеть греховность мира или хотя бы ее уменьшить. Возьмем пример с войной, которая есть, безусловно, греховное занятие. Монах и отшельник будут правы, воздерживаясь от участия в ней, правы потому, что сами не пользуются плодами войны, им не нужно и само государство, ведущее войну, и все, что дает человеку государство. Среди обычных же людей менее греховен и более прав будет тот, кто, участвуя в войне, разделяет и принимает на себя грех и ответственность вместе с государством, что будет честнее, чем отказываться от участия в войне из-за ее явной греховности и одновременно пользоваться всеми плодами войны, а ответственность за грех перекладывать на другого.

Человек устроен так, что не грешить он не может, но в его силах выбрать жизнь менее греховную.

Всякое участие в войне греховно, но защищать отечество с оружием в руках менее греховно, чем участвовать в войне грабительской. Всякая плотская или половая любовь несовершенна и греховна, и идеальным состоянием является, конечно, монашеское целомудрие. Но меньшим грехом будет жениться и жить в браке, чем вести беспорядочную половую жизнь.

То есть Франк делает вывод, что смысл жизни состоит не в том, чтобы достичь абсолютного совершенства и полностью уподобить свою жизнь Богу, но в том, что если уж нельзя из своей жизни совсем устранить греховность, то необходимо стремиться к тому, чтобы делать свою жизнь все-таки менее греховной. Франк пишет, что в принципе невозможно насилием совершенно истребить зло и сотворить добро. Но возможно ограничивать и обуздывать зло в мире, не позволяя ему разрушать жизнь.

Добро же можно творить только добром. Франк считает, что настоящее добро всегда тихо и незаметно нарастает в душах людей в стороне от шума суеты и борьбы общественной жизни, и это очень длительный и постепенный процесс. Но другого способа творить добро не существует, и задача состоит в том, чтобы, ограничивая зло в мире, создавать условия для проявления добра.

>>>

НАУЧНЫЙ АСПЕКТ № 1 – 2013 – Самара: Изд-во ООО «Аспект», 2012. – 228с. Подписано к печати 10.04.2013. Бумага ксероксная. Печать оперативная. Формат 120х168 1/8. Объем 22,5п.л.

НАУЧНЫЙ АСПЕКТ № 4 – 2012 – Самара: Изд-во ООО «Аспект»,2012. – Т.1-2. – 304 с. Подписано к печати 10.01.2013. Бумага ксероксная. Печать оперативная. Формат 120х168 1/8. Объем 38п.л.

>>>

Понятие «смысл жизни» в философско-религиозной интерпретации С.Л. Франка

Молдагалиев Сабыржан Ерсайнович - студент Астраханского государственного университета. (г.Астрахань)

Аннотация: В статье анализируется работа С.Л. Франка «Смысл жизни», рассматривается проблема соотношения добра, правды и смысла жизни, определяются условия возможности бытия понятия «смысл жизни». Автор анализирует пути поиска Франком ответа на вопрос «в чем смысл жизни?», обнаруживая этот ответ в нравственно-религиозном совершенствовании.

Ключевые слова: смысл жизни, религиозное и нравственное совершенствование, добро, правда, нравственная цель и нравственное средство, гуманизм.

Одной из ключевых тем русской философии всегда был вопрос о смысле жизни и о том, где, в каких областях жизни человека его искать. Одной из наиболее оригинальных и законченных попыток подобраться к тайне смысла жизни стала концепция замечательного отечественного мыслителя Серебряного века русской культуры Семена Людвиговича Франка. В начале статьи с одноименным названием, вышедшей в Берлине 29 августа 1925 г., вопрошается: «Имеет ли жизнь вообще смысл, и если да - то какой именно?

В чем смысл жизни? Или жизнь есть просто бессмыслица, бессмысленный, никчемный процесс естественного рождения, расцветания, созревания, увядания и смерти человека, как всякого другого органического существа?» . По всей видимости, начиная работать над дефиницией понятия «смысл жизни», Франк допускал и возможность его небытия вообще.

Мыслитель отмечал, что одной из наиболее актуальных проблем современного общества является проблема добра и правды, тесным образом связанная с проблемой смысла жизни. Именно добро и правду Франк причисляет к «дремлющим в нас, скрытым от постороннего взора, но настойчиво требующим своего обнаружения духовным силам, образующим как бы истинное существо нашего «Я»» . С.Л. Франк отмечает, что для человека уже с ранней юности очень важна проблема «духовной значительности» и «осмысленности» жизни, осознание того, что мы родились «не даром». Это, по мысли философа, дает каждому основание думать, что «мы призваны осуществить в мире что-то великое и решающее» и тем самым реализовать себя .

Вкратце кредо мыслителя-гуманиста можно обозначить так: «если мы родились в этом мире - значит, это кому-то надо!» Вся его статья «Смысл жизни», тем не менее, пронизана главным вопросом «зачем мы живем?», который «волнует и мучает в глубине души» каждого человека. И далее, как развитие темы: «ожидание его решения не от внутренней духовной энергии нашей собственной воли, а от непредвиденных перемен судьбы, это совершенное презрение к настоящему и капитуляция перед ним за счет мечтательной идеализации будущего» . Франк подчеркивает, что такое ожидание и есть «душевная и нравственная болезнь».

Вопрос о смысле жизни сводится мыслителем к знаменитому вопросу Чернышевского «Что делать?». Далее по тексту статьи Франк сам отвечает на него следующим образом: необходимо совершенствоваться в соответствии со своим нравственным идеалом. «Дело», которое в этом случае должно спасти мир - это внутренняя воспитательная работа над самим собой и другими. Далее С.Л. Франк продолжает: «по человеческому замыслу и человеческими силами осуществляемая планомерная мировая реформа, освобождающая мир от зла и тем осмысливающая жизнь» имеет в своей основе «общее дело», которое и «дарует смысл жизни личности . Мыслитель полагает, что в основе этого дела находится «глубокое и верное, хотя и смутное, религиозное чувство».

После этого допущения Франк задает вполне резонный, думается, вопрос: «на чем основывается здесь убеждение в возможности спасения мира?», откуда в этой реформе могут взяться силы для самоисправления и уничтожения этой бессмысленности, каково начало этой возможности? Философ отвечает на это так: начало это всегда - осознанно или бессознательно - человек и его стремления к совершенству, к идеалу, к добру. Такое умонастроение, думается, и позволяет назвать С.Л. Франка философом-гуманистом, человеколюбом и человекозащитником. Он утверждает: через нравственно-гуманную деятельность человек достигает того смысла жизни, который обозначился в начале его пути.

Чем же обеспечена возможность человеческого прогресса, то есть постепенного, а иногда и внезапного, достижения им совершенства? По мысли Франка, «возможность человеческого прогресса… достижения им совершенства… определяется внутренним процессом самоочищения и самоопределения» . Если же природа или мировая история употребляет нас как рабов, для накопления богатства грядущих человеческих поколений - то и наша собственная жизнь так же лишена смысла. Мыслитель убежден, что есть какая-то «чудовищная несправедливость», с которой не могут примириться ни разум, ни совесть; она неравномерно распределяет добро и зло, разум и бессмыслицу, она же делает жизнь бессмысленной как целое. Философ задается вопросом: почему одни должны страдать и умирать «во тьме», а другие, их «грядущие преемники» наслаждаться добром и счастьем, которое дает им жизнь? С.Л. Франка волнует и вопрос, почему мир так несправедлив, что реализации правды должен предшествовать долгий период неправды, и очень большое количество людей обречены проводить свою жизнь в этом затянутом «приготовительном классе» человечества?

Заметим: сам Франк не может дать ответа на этот вопрос. Он только констатирует, что пока человечество не ответит на этот вопрос, мир будет оставаться бессмысленным, а потому бессмысленно и само грядущее его «блаженство». Мыслитель отмечает, что «мировая жизнь в целом и наша собственная как единое целое слитое в единстве со всей мировой жизнью… должно сознаваться как вневременное и всеобъемлющее «целое» . Он подчеркивает, что только смысл жизни - если он есть - и может вдохновлять человека на истинно великие дела. Исследователь творчества С.Л. Франка В. Иконников отмечает, что «он [Франк] считал жизнь в ее непосредственном стихийном течении бессмысленной, и пытался угадать общее для всех дело, посредством которого обретала бы смысл и индивидуальная жизнь» .

Другой стороной учения С.Л. Франка о смысле жизни является его теория развития религиозного чувства человека как устремленности к смыслу и ценностям духовно-нравственной сферы, духовному росту. Именно религиозное сознание понимается Франком как высшая форма нравственного сознания. Здесь следует обратить внимание на постановку мыслителем того же самого вопроса «Что делать?» в евангельском контексте. Под «делом» здесь понимается внутреннее перерождение человека через самоотречение, покаяние и веру, а главной заповедью должна стать «любовь к Богу и любовь к ближнему; «так поступай, и будешь жить» (Ев. Луки 10.25-28). С.Л. Франк приходит к выводу, что любовь к Богу и происходящая из нее любовь к ближнему - вот не только смысл, но и спасение жизни. Мыслитель убежден, что только вера сохранит человека как человека.

Жить истинной жизнью, жить в вере - значит, жить в постоянном напряжении своих моральных и физических сил, жить «полным», «большим» сознанием того, что любой предмет, любая внешняя данность открывается в ее несказанности, значительности, таинственности. Философ убежден, что «это есть подлинный труд, подлинная борьба, подлинное творчество, в котором мы… творим нечто совершенно иное, небывалое - именно преображенную реальность нашего существа, нового человека» . Таким образом, условия самой возможности смысла жизни, по Франку, это «религиозное внутреннее делание, борьба с самим собой».

Что же такое понятие «смысл» по Франку? А это примерно то же, что «разумность», то есть «поведение, правильно ведущее к цели», при условии что сама эта цель бесспорно разумна. Отсюда условием разумности жизни как ценности «является не только, чтобы она разумно осуществляла какие-либо средства цели», но чтобы и самые цели эти, в свою очередь, были разумны . Мыслитель небезосновательно утверждал, что разумность представляет собой самодовлеющую ценность нашей души, которая должна быть (или стать!) служением высшему и абсолютному благу.

В завершение заметим: С.Л. Франк признает абсолютным такое благо, которое «одновременно и самодовлеющее, превышающее все мои личные интересы, благо, и благо для меня». С точки зрения аксиологии такое благо есть высшая ценность, онтологически же оно благо и в объективном (как самоцель), и в субъективном (вспомогательном) смысле.

С.Л. Франк резюмирует: для того, чтобы жизнь имела смысл, необходимы два условия: существование Бога и свободные участники и причастники божественной жизни, так, чтобы служа Ему, эту жизнь утверждали, обогащали и просветляли. Размышления Франка о смысле жизни в таком философско-религиозном ключе возродили в начале XX в. дискуссию о том, зачем же мы живем, и нужно отметить, что она далека от своего завершения и в наши дни.

Список литературы:

1. Иконников, В.А. Фантомы российской культуры: век 20-й. - М.: СВТ-Стандарт, 2001. - 180 с.
2. Франк, С.Л. Смысл жизни. // С.Л. Франк. Сочинения. - М., 1995. - С. 89-105.

1. ВСТУПЛЕНИЕ

Имеет ли жизнь вообще смысл, и если да - то какой именно? В чем смысл жизни? Или жизнь есть просто бессмыслица, бессмысленный, процесс естественного рождения, созревания, увядания и смерти человека, как всякого другого органического существа? Оправданы ли как-либо объективно, имеют ли какое-либо разумное основание мечты о добре и правде, о духовной значительности и осмысленности жизни, которые заставляют нас думать, что мы родились не "даром", что мы призваны осуществить в мире что-то великое и решающее и тем самым осуществить и самих себя? Или они просто - огоньки слепой страсти, вспыхивающие в живом существе по естественным законам его природы с помощью которых равнодушная природа совершает через нас свое бессмысленное, в вечном однообразии повторяющееся дело сохранения животной жизни в смене поколений? Человеческая жажда любви и счастья, слезы умиления перед красотой, - трепетная мысль о светлой радости, озаряющей и согревающей жизнь, - только ли это отражение в воспаленном человеческом сознании той слепой и смутной страсти, которая владеет и насекомыми? А жажда подвига, самоотверженного служения добру, жажда гибели во имя великого и светлого дела - есть ли это нечто большее и более осмысленное, чем таинственная, но бессмысленная сила, которая гонит бабочку в огонь?

Вопрос о смысле жизни - не "теоретический вопрос", не предмет праздной умственной игры; он есть вопрос самой жизни, он гораздо более страшен, чем при тяжкой нужде вопрос о куске хлеба для утоления голода. Чехов описывает где-то человека, который, всю жизнь живя будничными интересами в провинциальном городе, как все другие люди, лгал и притворялся, "играл роль" в "обществе", был занят "делами", погружен в мелкие интриги и заботы - и вдруг, неожиданно, однажды ночью, просыпается с тяжелым сердцебиением и в холодном поту. Что случилось? Случилось что-то ужасное - жизнь прошла, и жизни не было, потому что не было и нет в ней смысла!

И все-таки огромное большинство людей считает нужным отмахиваться от этого вопроса и находить величайшую жизненную мудрость в некой "страусовой политике". Они называют это "принципиальным отказом" от попытки разрешить "неразрешимые метафизические вопросы".

По-видимому, умение "устраиваться в жизни", добывать жизненные блага, утверждать и расширять свою позицию в жизненной борьбе обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о "смысле жизни". А так как это умение зачастую представляется самым важным и первым по настоятельности делом, то в его интересах и совершается задавливание в глубокие низины бессознательности тревожного недоумения о смысле жизни. И чем спокойнее, чем более размерена и упорядочена внешняя жизнь, чем более она занята текущими земными интересами и имеет удачу в их осуществлении, тем глубже та душевная могила, в которой похоронен вопрос о смысле жизни.

Происшедшее ужасающее потрясение и разрушение всей нашей общественной жизни (революция 1917 года - Ю.Б.) принесло нам, именно с этой точки зрения, одно ценнейшее, несмотря на всю его горечь, благо: оно обнажило перед нами жизнь как она есть на самом деле. Происшедшее сняло призрачный покров с жизни и показало нам неприкрытый ужас жизни как она всегда есть сама по себе. Перед нами теперь с явностью предстала сама сущность жизни во всей ее превратности, скоротечности, тягостности - во всей ее бессмысленности. И потому всех людей мучащий, перед всеми неотвязно стоящий вопрос о смысле жизни приобрел для нас, как бы впервые вкусивших самое существо жизни и лишенных возможности спрятаться от нее, совершенно исключительную остроту. Легко было не задуматься над этим вопросом, когда жизнь текла ровно и гладко, когда - за вычетом относительно редких моментов трагических испытаний, казавшихся нам исключительными и ненормальными, - жизнь являлась нам спокойной и устойчивой, когда у каждого из нас было наше дело и за множеством живых и важных для нас частных дел общий вопрос о жизни в ее целом только мерещил где-то в туманной дали и смутно-потаенно тревожил нас. Не то теперь. Потеряв родину и с нею естественную почву для дела, которое дает хотя бы видимость осмысления жизни, и вместе с тем лишенные возможности в беспечном молодом весельи наслаждаться жизнью, обреченные на изнуряющий и подневольный труд для своего пропитания - мы вынуждены ставить себе вопрос: для чего жить? Для чего тянуть эту нелепую лямку? Чем оправданы наши страдания? Где найти незыблемую опору, чтобы не упасть под тяжестью жизненной нужды?

Нет, от вопроса о смысле жизни нам - именно нам, в нашем нынешнем положении и духовном состоянии - никуда не уйти. Именно наше время таково, что все кумиры, соблазнявшие и слепившие нас прежде, рушатся один за другим, изобличенные в своей лжи. Остается жизнь, сама жизнь, равносильная смерти и небытию, но чуждая покоя и забвения небытия. Поставленная Богом всем людям и навеки задача: "жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие: избери жизнь, дабы жил ты и потомство твое", - задача научиться отличить истинную жизнь от жизни, которая есть смерть, - понять тот смысл жизни, который делает жизнь жизнью, - эта задача именно в наши дни стоит перед нами с такой неумолимо-грозной очевидностью, что никто, раз ощутивший ее, не может уклониться от обязанности ее разрешения.

2. "ЧТО ДЕЛАТЬ?"

Вопрос "что делать?" может ставиться, конечно, в весьма различных смыслах.

Можно спрашивать, что нужно делать, чтобы поправить свое здоровье, или чтобы получить заработок, обеспечивающий жизнь, или чтобы иметь успех в обществе. Такие вопросы: "что мне делать в данном случае, чтобы достигнуть данной конкретной цели", мы, собственно, ставим себе ежедневно, и каждый шаг нашей практической жизни есть итог разрешения одного из них.

Но, конечно, этот тип вопроса не имеет ничего общего с истинным вопросом о смысле жизни, который вопрошает не столько о средствах к достижению определенной цели, сколько о самой цели жизни. Но и в такой постановке вопрос может опять-таки ставиться в существенно отличных друг от друга смыслах. Так, в молодом возрасте неизбежно ставится вопрос о выборе того или иного жизненного пути. Например, какую работу, какую профессию мне избрать, или как мне правильно определить мое призвание. "Что мне делать?" - под этим подразумеваются здесь вопросы такого порядка: "поступить ли мне в высшее учебное заведение или сразу стать деятелем практической жизни, научиться ремеслу, начать торговать, поступить на службу? Важно понять, что принципиальная возможность определенного и верного ответа на такой вопрос дана лишь в случае, если вопрошающему уже ясна последняя цель его стремлений, высшая и важнейшая для него ценность жизни. Он должен прежде всего проверить себя и решить, что ему важнее всего при этом выборе - ищет ли он при выборе жизненного пути прежде всего материальной обеспеченности, или славы и видного общественного положения, или удовлетворения внутренних запросов своей личности. Так обнаруживается, что здесь мы лишь кажущимся образом решаем вопрос о цели нашей жизни, а на самом деле обсуждаем лишь разные средства или пути к какой-то цели, хотя здесь речь идет о целесообразности общего определения постоянных условий и постоянного круга жизни.

В точном смысле вопрос "что мне делать?" со значением "к чему мне стремиться?", "какую жизненную цель себе поставить?" поднимается тогда, когда вопрошающему неявно само содержание высшей, последней, все остальное определяющей цели и ценности жизни. Но и тут еще возможны весьма существенные различая в смысле вопроса. При всякой индивидуальной постановке вопроса: о средствах к определенной цели, к разряду вопросов, "что мне лично делать, какую цель или ценность определяющую мою жизнь необходимоя избрать?" молчаливо допускается, что есть некая сложная иерархия целей и ценностей и соответствующая ей прирожденная иерархия личностей; и дело идет о том, чтобы каждый (и прежде всего я) попал на надлежащее место в этой системе, отыскал в этом многоголосом хоре соответствующее место. Вопрос в этом случае сводится к вопросу самопознания, к уяснению того, к чему я собственно призван.

Жизнь так, как она непосредственно течет, определяемая стихийными силами, бессмысленна; что нужно сделать, как наладить жизнь, чтобы она стала осмысленной, - вот к чему в конечном итоге сводится вопрос. Каково то единственное, общее для всех людей дело, которым осмысляется жизнь и через участие в котором, следовательно, приобретает смысл и моя жизнь?

В наше время распространено такое раскрытие этого вопроса. Мир в его непосредственном, эмпирическом бытии бессмыслен; он погибает от страданий, нравственного зла - эгоизма, несправедливости; всякое простое участие в жизни мира есть соучастие в бессмысленном хаосе, в силу чего и собственная жизнь участника есть лишь бессмысленный набор слепых случайностей; но человек призван сообща преобразить мир, устроить его так, чтобы высшая его цель была действительно осуществлена в нем. И вопрос заключается в том, как найти то дело (дело, общее всем людям), которое осуществит спасение мира. Словом, "что делать" значит здесь: "как переделать мир, чтобы осуществить в нем абсолютную правду и абсолютный смысл?"

Наряду с указанным есть и другое раскрытие затронутого вопроса. Для него вопрос "что делать" получает ответ: "нравственно совершенствоваться". Мир можно и должно спасти, его бессмысленность - заменить осмысленностью, если каждый человек будет стараться жить не слепыми страстями, а "разумно", в согласии с нравственным идеалом. Типичным образцом такого умонастроения является толстовство. "Дело", которое здесь должно спасти мир, есть уже не внешнее политическое и общественное делание, а внутренняя воспитательная работа над самим собой и другими.

Нам важно здесь не рассмотрение и решение вопроса "что делать?" в намеченной перспективе, не оценка разных возможных ответов на него, а уяснение смысла и ценности самой постановки вопроса. В основе ее верное, хотя и смутное, религиозное чувство. Она правильно сознает факт бессмысленности жизни в ее нынешнем состоянии. Она, веруя в возможность обрести смысл жизни или осуществить его, тем самым свидетельствует о своей, хотя и бессознательной, вере в начала и силы высшие, чем эта эмпирическая жизнь. Но в своих сознательных верованиях эта точка зрения содержит ряд противоречий и ведет к существенному искажению здравого, подлинно обоснованного отношения к жизни.

Прежде всего необоснованна вера в смысл жизни, обретаемый через соучастие в великом деле спасения мира. Если жизнь так, как она непосредственно есть, насквозь бессмысленна, то откуда в ней могут взяться силы для внутреннего самоисправления, для уничтожения этой бессмысленности? Очевидно, что только в человеке. В лице этого умонастроения мы имеем дело с явным или скрытым гуманизмом. Но что такое человек и какое значение он имеет в мире? Чем обеспечена возможность человеческого прогресса и достижения им совершенства? Не забудем, что человечество в течение всей своей истории стремилось к совершенству совершенству; и все же теперь мы видим, что это искание было слепым блужданием и доселе не удалось. Какая же может быть у нас уверенность в том, что именно мы окажемся счастливее или умнее всех наших предков, что мы правильно определим дело, спасающее жизнь? Какие же гарантии мы имеем в том, что не окажемся в жалкой роли спасителей, которые сами пленены тем злом и бессмыслицей, от которых хотим спасать других.

Можно ли верить, что сама жизнь, полная зла и бессмыслицы в лице человека победит сама себя и насадит в себе царство истины и смысла?

Допустим, что мечта об установлении в мире царства добра, разума и правды осуществима человеческими силами и что мы можем уже теперь участвовать в его подготовлении. Тогда возникает вопрос: дарует ли нашей конкретной жизни смысл грядущее наступление этого идеала? Когда-нибудь в будущем все люди будут счастливы, добры и разумны, а для чего жили прошлые поколения и живем мы? Для подготовки этого грядущего блаженства? Но ведь мы не будем его участниками. Неужели можно признать осмысленной роль навоза, служащего для удобрения и тем содействующего будущему урожаю? Человек, употребляющий навоз для этой цели, для себя, конечно, поступает осмысленно, но человек в роли навоза вряд ли может чувствовать себя удовлетворенным и свое бытие осмысленным. Ведь если мы верим в смысл нашей жизни, то это означает что мы предполагаем найти в нашей конкретной жизни какую-то ей самой присущую абсолютную цель или ценность, а не только средство для чего-то другого. Жизнь подъяремного раба, конечно, осмысленна для рабовладельца, который употребляет его как как орудие своего обогащения; но, как жизнь, для самого раба, носителя и субъекта живого самосознания, она, очевидно, абсолютно бессмысленна, ибо целиком отдана служению цели, которая сама в состав этой жизни не входит и в ней не участвует.

Почему одни должны страдать и умирать во тьме, а другие, их грядущие преемники, наслаждаться светом добра и счастья? Для чего мир так бессмысленно устроен, что осуществлению правды должен предшествовать в нем долгий период неправды и неисчислимое множество людей обречены всю свою жизнь проводить в "приготовительном классе" человечества?

Так неумолимо стоит дилемма. Одно из двух: или жизнь в целом имеет смысл - тогда она должна иметь его в каждое свое мгновение, для поколения людей и для каждого живого человека, сейчас, теперь же - совершенно независимо от всех возможных ее изменений; или же этого нет, и жизнь, наша нынешняя жизнь, бессмысленна, - и тогда нет спасения от бессмыслицы, и все грядущее блаженство мира не искупает и не в силах искупить ее.

Теперь мы можем сделать некоторый вывод. Мир не может сам себя переделать, он не может, как барон Мюнхгаузен - самого себя вытащить за волосы из болота, которое вдобавок здесь принадлежит к нему самому, так что он тонет в болоте только потому, что болото это таится в нем самом. И потому человек, как часть и соучастник мировой жизни, не может сделать никакого такого "дела", которое спасало бы его и придало смысл его жизни.

"Смысл жизни" - есть ли он в действительности, или его нет - должен мыслиться во всяком случае как некое вечное начало. Всякое дело, которое делает человек, есть нечто производное от человека, его жизни, его духовной природы; смысл же человеческой жизни во всяком случае должен быть чем-то, на что человек опирается, что служит единой, неизменной, абсолютно прочной основой его бытия. Все дела человека и человечества ничтожны и суетны, если он сам ничтожен, если его жизнь по существу не имеет смысла, если он не укоренен в чем-то или ком-то превышающем его. Искать недостающего смысла жизни в каком-либо деле, в свершении чего-то, значит впадать в иллюзию, как будто человек сам может сотворить смысл жизни своей, безмерно преувеличивать значение какого-либо по необходимости частного и ограниченного, по существу всегда бессильного человеческого дела.

Чтобы искать смысл жизни - не говоря уже о том, чтобы найти его, - надо прежде всего остановиться, сосредоточиться и ни о чем не "хлопотать", перестать суетиться и распылять себя.

Только тогда, когда сознаешь с полной отчетливостью и осмысленностью все сказанное, то сам вопрос "что делать? (как мне переделать мир, чтобы его спасти)" уходит и на его смену приходит другой верно сформулированный вопрос: "как мне самому жить, чтобы не утонуть и не погибнуть в этом хаосе жизни?".

Не через какое-либо особое человеческое дело преодолевается бессмысленность жизни и вносится в нее смысл, а единственное человеческое дело только в том и состоит, чтобы вне всяких частных, земных дел искать и найти смысл жизни. Но где его искать и как найти?

3. УСЛОВИЯ ВОЗМОЖНОСТИ СМЫСЛА ЖИЗНИ

Под "смыслом", зачастую, мы подразумеваем примерно то же, что "разумность". "Разумным" же мы как правило называем все целесообразное, все правильно ведущее к цели или помогающее ее осуществить. Разумно то поведение, которое согласовано с поставленной целью и ведет к ее осуществлению. Все это так, если соблюдается условие, что сама цель бесспорно разумна или осмысленна. Мы можем назвать в относительном смысле "разумным", поведение человека, который умеет приспособиться к жизни, сделать себе карьеру, - в предположении, что богатство или высокое общественное положение мы признаем бесспорными и в этом смысле "разумными" благами. Если же мы, по каким-то причинам признали спорной саму цель этих стремлений, то указанное поведение, будучи относительным представится нам неразумным и бессмысленным. Большинство людей постоянно озабочены достижением каких-то целей и правильно действуют для их достижения, т.е. по большей части поступают вполне "разумно"; и вместе с тем, поскольку остается нерешенным и спорным вопрос об их "осмысленности", - вся человеческая жизни принимает характер бессмысленного кружения, наподобие кружения белки в колесе, которе совершенно бессмысленно обрываются смертью.

Следовательно, условием подлинной, а не только относительной разумности жизни является не только, чтобы она разумно осуществляла какие-либо цели, но чтобы и самые цели эти, в свою очередь, были разумны. Что значит "разумная цель"? Средство разумно, когда оно ведет к цели. Но цель - если она есть подлинная, последняя цель уже ни к чему не ведет и потому не может расцениваться с точки зрения своей целесообразности. Мы чувствуем, что вопрос о смысле жизни - сам по себе совсем не бессмысленный, и, как бы тягостна ни была для нас его неразрешимость, рассуждение о незаконности самого вопроса нас не успокаивает. Мы можем на время отмахнуться от этого вопроса, отогнать его от себя, но в следующее же мгновение не "мы" и не наш "ум" его ставит, а он сам неотвязно стоит перед нами, и душа наша, часто со смертельной мукой, вопрошает: "для чего жить?".

Очевидно, что наша жизнь не может быть самоцелью, потому, что, в общем, страдания и тягости преобладают в ней над радостями и наслаждениями, и несмотря на всю силу животного инстинкта самосохранения мы часто недоумеваем, для чего же мы должны тянуть эту тяжелую лямку. Мы не можем жить для жизни; мы всегда - хотим ли мы того или нет - живем для чего-то. Но только в большинстве случаев это "что-то", будучи целью, к которой мы стремимся, по своему содержанию есть, в свою очередь, средство, и притом средство для сохранения жизни.

Чтобы быть осмысленной, наша жизнь - вопреки уверениям поклонников "жизни для жизни" и в согласии с явным требованием нашей души - должна быть служением высшему и абсолютному благу. Однако, если бы наша жизнь была отдана служению хотя бы высшему и абсолютному благу, которое, однако, не было бы благом для нас или в котором мы сами не участвовали бы, то для нас она все же оставалась бы бессмысленной. Жизнь осмысленна, когда она, будучи служением абсолютному и высшему благу, есть вместе с тем не потеря, а утверждение и обогащение самой себя - когда она есть служение абсолютному, превышающему все мои личные интересы, благу, которое есть благо для меня лично.

То, к чему мы стремимся как к подлинному условию осмысленной жизни, должно, следовательно, так совмещать оба эти начала, что они в нем погашены как отдельные начала, а дано лишь само их единство. Мы стремимся не к той или иной субъективной жизни, как бы счастлива она ни была, но и не к холодному, безжизненному объективному благу, как бы совершенно оно ни было само в себе, - мы стремимся именно к осмысленной, объективно-полной, самодовлеюще-ценной жизни. Высшее благо, следовательно, не может быть ничем иным, кроме самой жизни, но не жизни как бессмысленного текучего процесса и вечного стремления к чему-то иному, а жизни как вечного покоя блаженства, как самознающей и самопереживающей полноты удовлетворенности в себе.

Жизнь в благе, или благая жизнь, или благо как жизнь - вот цель наших стремлений. И абсолютная противоположность всякой разумной жизненной цели есть смерть, небытие. Искомое благо не может быть только "идеалом", чем-то бесплотным и конкретно не существующим, оно должно быть живым бытием, и притом таким, которое объемлет нашу жизнь и дает ей последнее удовлетворение именно потому, что оно есть выражение последнего, глубочайшего ее существа.

Конкретный пример - и более, чем пример - такого блага мы имеем в лице любви. Когда мы любим подлинной любовью, чего мы в ней ищем и что нас в ней удовлетворяет? Хотим ли мы только вкусить личных радостей от нее, использовать любимое существо и наше отношение к нему как средство для наших субъективных наслаждений? Это было бы развратом, а не подлинной любовью, и такое отношение прежде всего было бы само покарано душевной пустотой, холодом и тоской неудовлетворенности. Хотим ли мы отдать свою жизнь на служение любимому существу? Конечно, хотим, но не так, чтобы это служение опустошало или изнуряло нашу собственную жизнь; мы хотим служения, мы готовы на самопожертвование, даже на гибель ради любимого существа, но именно потому, что это служение, это самопожертвование и гибель не только радостны нам, но и даруют нашей жизни полноту и покой удовлетворенности. Любовь не есть холодная и пустая, эгоистическая жажда наслаждения, но любовь и не есть рабское служение, уничтожение себя для другого. Любовь есть такое преодоление нашей корыстной личной жизни, которое именно и дарует нам блаженную полноту подлинной жизни и тем осмысляет нашу жизнь. Понятия "объективного" и "субъективного" блага здесь равно недостаточны, чтобы выразить благо любви, оно выше того и другого: оно есть благо жизни через преодоление самой противоположности между "моим" и "чужим", субъективным и объективным.

И, однако, любовь к земному человеческому существу сама по себе не дает подлинного, последнего смысла жизни. Ясно, что высшее, абсолютное благо, наполняющее нашу жизнь, само должно быть вечным. Ибо как только мы помыслим в качестве него какое-либо временное состояние, будь то человеческой или мировой жизни, так возникает вопрос об его собственном смысле. Искомая нами объективно полная и обоснованная жизнь не может быть этим беспокойством, этим суетливым переходом от одного к другому, той внутренней неудовлетворенностью, которая есть как бы существо мирового течения во времени. Она должна быть вечной жизнью. Вечным, незыблемо в себе утвержденным, возвышающимся над временной неустойчивостью должно быть, прежде всего, то абсолютное благо, служением которому осмысливается наша жизнь. Живое благо, или благо как жизнь, должно быть вечной жизнью, и эта вечная жизнь должна быть моей личной жизнью. Моя жизнь может быть осмыслена, только если она обладает вечностью.

Вдумываясь еще глубже, мы подмечаем необходимость еще одного, дополнительного условия осмысленности жизни. Не только фактически я должен служить высшему благу и, пребывая в нем и пропитывая им свою жизнь, тем обретать истинную жизнь; но я должен также непрерывно разумно сознавать все это соотношение; ибо если я бессознательно участвую в этом служении, оно только бессознательно для меня обогащает меня, то я по-прежднему сознаю свою жизнь пребывающей во тьме бессмыслицы, не имею сознания осмысленной жизни, вне которого нет и самой осмысленности жизни. Это благо не только должно объективно быть истинным и не только восприниматься мною как истинное (ибо в последнем случае не исключена возможность и сомнения в нем, и забвения его), но оно само должно быть самой Истиной, самим озаряющим меня светом знания.

Бессмысленность есть тьма и слепота; "смысл" есть свет и ясность, и осмысленность есть совершенная пронизанность жизни ясным, покойным, всеозаряющим светом. Благо, совершенная жизнь, полнота и покой удовлетворенности и свет истины есть одно и то же, и в нем и состоит "смысл жизни". Мы ищем в нем и абсолютно твердой основы, подлинно-насыщающего питания, и озарения, и просветления нашей жизни. В этом неразрывном единстве полноты удовлетворенности и совершенной просветленности, в этом единстве жизни и Истины и заключается искомый "смысл жизни".

Итак, жизнь становится осмысленной, поскольку она служит, и свободно и сознательно служит, абсолютному и высшему благу, которое есть вечная жизнь, животворящая человеческую жизнь как ее вечная основа и подлинное завершение, и есть вместе с тем абсолютная истина, свет разума, пронизывающий и озаряющий человеческую жизнь. Но таким истинным путем для нашей жизни может быть лишь то, что вместе с тем само есть и жизнь и Истина. "Аз семь путь, истина и жизнь".

И теперь мы можем подвести краткий итог нашим размышлениям. Для того чтобы жизнь имела смысл, необходимы два условия: существование Бога и наша собственная причастность ему, достижимость для нас жизни в Боге или божественной жизни. Необходимо прежде всего, чтобы несмотря на всю бессмысленность мировой жизни, существовало общее условие ее осмысленности, чтобы последней, высшей и абсолютной основой ее был не слепой случай, не тьма неведения, а Бог как вечная твердыня, вечная жизнь, абсолютное благо и всеобъемлющий свет разума. И необходимо, во-вторых, чтобы мы сами, несмотря на все наше бессилие, на слепоту и губительность наших страстей, на случайность и краткосрочность нашей жизни, были не только "творениями" Бога, не только глиняной посудой, которую лепит по своему произволу горшечник, и даже не только "рабами" Бога, исполняющими Его волю подневольно и только для Него, но и свободными участниками и причастниками самой божественной жизни, так, чтобы, служа Ему, мы в этом служении не угашали и не изнуряли своей собственной жизни, а, напротив, ее утверждали, обогащали и просветляли. Это служение должно быть истинным хлебом насущным и истинной водой, утоляющей нас. Более того: только в этом случае мы для себя самих обретаем смысл жизни, если, служа Ему, мы, как сыновья и наследники домохозяина, служим в нашем собственном деле, если Его жизнь, свет, вечность и блаженство может стать и нашим, если наша жизнь может стать божественной и мы сами можем стать "богами", "обожиться". Мы должны иметь возможность преодолеть всеобессмысливающую смерть, слепоту и раздражающее волнение наших слепых страстей, все слепые и злые силы бессмысленной мировой жизни, подавляющие нас или захватывающие в плен для того, чтобы найти этот истинный жизненный путь, который есть для нас и истинная Жизнь и подлинная живая Истина.

Мы не должны и не можем отталкивать от себя эти сомнения, мы обязаны взять на себя все бремя честной и горькой правды, которая в них содержится. Но мы не должны и преждевременно впадать в отчаяние. Как ни мало мы до сих пор подвинулись вперед в разрешении вопроса о смысле жизни, мы достигли по крайней мере одного: мы отдали себе отчет в том, что мы разумеем, когда говорим о смысле жизни, и при каких условиях мы считали бы этот смысл осуществленным. А теперь попытаемся, не делая себе никаких иллюзий, но и не отступая перед величайшими трудностями, - соединив бесстрашие честной мысли с бесстрашием воли, стремящейся к единственной цели всей нашей жизни, - вдуматься и присмотреться, в какой мере и в какой форме осуществимы или даны сами эти условия.

4. БЕССМЫСЛЕННОСТЬ ЖИЗНИ

Рассмотрим нашу жизнь в эмпирической ее действительности.

Первое, так сказать, минимальное условие возможности достижения смысла жизни есть свобода, только будучи свободными, мы можем действовать "осмысленно", стремиться к разумной цели, искать полноты удовлетворенности; все необходимое подчинено слепым силам необходимости, действует слепо, как камень, притягиваемый землею при своем падении. Но мы со всех сторон связаны, окованы силами необходимости. Мы телесны и потому подчинены всем слепым, механическим законам мировой материи; спотыкаясь, мы падаем, и если случайно это произойдет перед налетающим на нас автомобилем, то элементарные законы физики сразу пресекают нашу жизнь, а с ней - все наши планы разумного осуществления жизни. Ничтожная бацилла туберкулеза или иной болезни может прекратить жизнь гения, остановить величайшую мысль и возвышеннейшее устремление. Мы подчинены и слепым законам и силам органической жизни: в силу их непреодолимого действия срок нашей жизни слишком краток для полного обнаружения и осуществления заложенных в нас духовных сил; не успеем мы научиться из опыта жизни и ранее накопленного запаса знаний разумно жить и правильно осуществлять наше призвание, как наше тело уже одряхлело и мы приблизились к могиле; отсюда неизбежное даже при долгой жизни трагическое чувство преждевременности и неожиданности смерти - "как, уже конец? а я только что собирался жить по-настоящему, исправить ошибки прошлого, возместить зря потерянное время и потраченные силы!" - и трудность поверить в свое собственное старение. Лучшие и разумные наши стремления либо разбиваются о внешние преграды, либо обессиливаются нашими собственными слепыми страстями. Один растрачивает себя на разгул и наслаждения и, когда физическое и духовное здоровье уже безнадежно потеряно, с горечью убеждается в пошлости, бессмысленности всех наслаждений; другой аскетически воздерживается от всех непосредственных жизненных радостей, закаляя и сберегая себя для великого призвания или святого дела, чтобы потом, когда жизнь уже клонится к концу, убедиться, что этого призвания у него совсем нет и это дело совсем не свято. Кто остается одинок, боясь обременить себя тягостями семьи, страдает от холода одинокой старости и скорбит о уже недостяжимом уюте семьи и ласке любви; кто, создав семью, оказался обремененным тягостями семейных забот, погруженный в мелочную суету семейных дрязг и волнений. Все наши страсти и сильнейшие влечения обманчиво выдают себя за что-то абсолютно важное и драгоценное для нас. Гете, прозванный "баловнем судьбы", проживший исключительно долгую, счастливую и плодотворную жизнь, обладатель редчайшего дара - умения сочетать творческую энергию, безмерное трудолюбие и могучую силу воли с жаждой и способностью испытать все жизненные наслаждения, - этот "избранник" человечества под конец своей жизни признавался, что за 80 лет своей жизни он изведал лишь несколько дней полного счастья и удовлетворения; и он поведал, что сущность жизни узнает лишь тот, кто в слезах ест свой хлеб и в тоске и кручине проводит бессонные мучительные ночи, и что судьба утешает нас лишь одним неустанным припевом: "терпи лишения". Если такова жизненная мудрость "счастливца" человечества, то какой итог должны подвести все остальные, менее удачливые и одаренные люди, со всей их немощностью, со всей тяжестью их жизненной участи?

Указанное убеждает нас, что все мы - рабы слепой судьбы, слепых ее сил вне нас и в нас. А раб, как мы уже знаем и как это ясно само собой, не может иметь осмысленной жизни.

Гомер говорит, что

из тварей, которые дышат и ползают в прахе,

Истинно в целой вселенной несчастнее нет человека,

и все греческие поэты согласно вторят ему в этом. "И земля, и море полны бедствий для человека" (Гесиод). "Слаба жизнь человека, бесплодны его заботы, в краткой его жизни скорбь следует за скорбью" (Симонид). Человек в этом мировом целом - лишь "дуновение и тень" - или еще менее - "сон тени" (Пиндар). И вся античная философия сходится в этом мнении с греческой поэзией. С нею совпадает и вся живая мудрость остального человечества - Библия и Махабхарата, вавилонский эпос и могильные надписи древнего Египта. "Суета сует, - сказал Екклесиаст, суета сует - все суета! Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?.. Участь сынов человеческих и участь животных - участь одна; как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом: потому что все - суета!.. И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; а блаженнее обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем. И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым - победа, не мудрым - хлеб, и не у разумных - богатство, и не искусным благорасположение, но время и случай для всех их" (Еккл., 1, 1-2; III, 19; IV, 2-3; IX, II).

Человечество в своей эмпирической исторической жизни совсем не движется "вперед"; поскольку мы мним обосновать нашу жизнь на служение общественному благу, осуществлению совершенного общественного строя, воплощению в коллективном быте и человеческих отношениях начал правды, добра и разума, мы должны с мужественной трезвостью признать, что мировая история совсем не есть приближение к этой цели, что человечество теперь не ближе к ней, чем век, два или двадцать веков тому назад. Даже сохранение уже достигнутых ценностей для него оказывается невозможным. Где ныне эллинская мудрость и красота, одно воспоминание о которой наполняет нам душу грустным умилением? Кто из нынешних мудрецов, если он не обольщает себя самомнением, может достигнуть своей мыслью тех духовных высот, на которых свободно витала мысль Платона или Плотина? Близки ли мы теперь от того умиротворения и правового упорядочения всего культурного мира под единой властью, которого мир уже достиг в золотую пору римской империи с ее pax Romana? Можем ли мы надеяться на возрождение в мире тех недосягаемых образцов глубокой и ясной религиозной веры, которую являли христианские мученики и исповедники первых веков нашей эры? Где теперь богатство индивидуальностей, цветущая полнота и многообразие жизни средневековья, которое высокомерная пошлость убогого просветительства назвала эпохой варварства и которое, как несбыточная мечта, манит к себе чуткие души, изголодавшиеся в пустыне современной цивилизации? Поистине, надо очень твердо веровать в абсолютную ценность внешних технических усовершенствований - аэропланов и беспроволочных телеграфов, дальнобойных орудий и удушливых газов, крахмальных воротничков и ватерклозетов, - чтобы разделять веру в непрерывное совершенствование жизни. И самый прогресс эмпирической науки - бесспорный за последние века и во многом благодетельный - не искупается ли он с избытком той духовной слепотой, тем небрежением к абсолютным ценностям, той пошлостью мещанской самоудовлетворенности, которые сделали такие удручающие успехи за последние века и как будто неустанно продолжают прогрессировать в европейском мире? И не видим ли мы, что культурная, просвещенная, озаренная научным разумом и очищенная гуманитарными нравственными идеями Европа дошла до бесчеловечной и бессмысленной мировой войны (первая мировая война) и стоит на пороге анархии, одичания и нового варварства? И разве ужасная историческая катастрофа, совершившаяся в России и сразу втоптавшая в грязь, отдавшая в руки разнузданной черни и то, что мы в ней чтили как "святую Русь", и то, на что мы уповали и чем гордились в мечтах о "великой России", не есть решающее обличение ложности "теории прогресса"? Под влиянием этого сознания один из самых тонких, чутких и всесторонне образованных исторических мыслителей нашего времени - Освальд Шпенглер - учит, что "всемирная история есть принципиально бессмысленная смена рождения, расцветания, упадка и смерти отдельных культур". История человечества есть история последовательного крушения его надежд, опытное изобличение его заблуждений. Все человеческие идеалы, все мечты построить жизнь на том или ином отдельном нравственном начале взвешиваются самою жизнью, находятся слишком легкими и жизнью отбрасываются как негодные.

Смысл жизни (размышления по поводу работ C. Франка)

В.Н. Гасилин

Главным источником размышлений является работа С.А. Франка «Смысл жизни», опубликованная в 1924 г. В статье раскрываются проблемы смысла жизни, ценностей человеческого бытия, разумного в человеке. Выделена проблематика любви, блага и истины.

Ключевые слова: С. Франк, философия, смысл жизни, ценности, мир, разум, истина.

Meaning of Life (Reflections on the works of S. Frank)

Vladimir N. Gasilin

The main source of reflection for this article is the work of S.L. Frank "The Meaning of Life", published in 1924. The present article reveals the problems of the meaning of life, the values of human existence and reason. The problems of love, good and truth are also revealed.

Keywords: S. Frank, philosophy, meaning of life, values, peace, reason, truth.

Главным источником размышлений является работа С.А. Франка «Смысл жизни», опубликованная в 1924 г. Но еще до этого Франк занимался, задумывался и стремился осмыслить эти проблемы. Франк писал об этих проблемах еще в работе «Крушение кумиров» (осень 1922 г.) .

Франк сразу же ставит вопросы: «Имеет ли жизнь вообще смысл, и если да - то какой именно? В чем смысл жизни? Или жизнь есть просто бессмыслица, бессмысленный, никчемный процесс естественного рождения, расцветания, созревания, увядания и смерти человека, как всякого другого органического существа?» 1. Думали ли об этих вопросах (а точнее о главном вопросе - в чем смысл жизни?) русские люди - разумеется - да. Вопрос о смысле жизни не «теоретический», праздный, это вопрос о самой жизни. Русские, вероятно, по своей неустроенности, неналаженности своей внешней, гражданской, бытовой и общественной жизни в прежние, «благополучные» времена отличались тем, что больше мучились вопросом о смысле жизни. Ну, и что? Теперь, говорит Франк, оглядываясь назад, на прошлое, мы делаем заключение, что мы не хотели и или не могли

видеть истинного лица жизни и потому мало заботились о его разгадке. Эти слова ныне звучат очень актуально. Кто ныне, учитывая все пережитое в XX в., задумывается о смысле жизни? Людей интересуют повседневные проблемы, связанные у многих просто с выживанием. У молодежи - с повышением социального статуса, с увеличением заработной платы, с карьерой и т.д. И как своеобразным итогом звучат слова Франка: «Происшедшее ужасающее потрясение и разрушение всей нашей общественной жизни принесло нам... одно ценнейшее, несмотря на всю его горечь, благо: оно обнаружило перед нами жизнь как она есть на самом деле2 (С. 494). И действительно, все большее число людей задумывается над вопросами, если не смысла собственной, индивидуальной жизни, сколько над вопросами о будущем России, перспективах ее дальнейшего развития, будущем страны, ее месте в мире. Внятных ответов на эти вопросы до сих пор нет. Будущее остается неопределенным. И не случайно, что число верующих в Бога (православных, мусульман) растет. Это не просто факт освобождения от прошлых «оков» атеизма. Это свидетельство о новом положении религии в обществе. Только одна религия дает ответ на вопрос о смысле жизни - таков вывод Франка. Как он писал в начале века, перед нами теперь, через увеличительное стекло наших нынешних бедствий, с явственностью предстала сама сущность жизни во всей ее превратности, скоротечности. Тягостности - во всей ее бессмысленности. И поэтому вопрос о смысле жизни приобретает исключительную остроту.

Для меня и, возможно, для многих, знакомых с творчеством С.А. Франка, ответ на вопрос о смысле жизни в его интерпретации не представляет проблемы. Ответ достаточно очевиден. Проблема состоит в обосновании ответа на данный вопрос. Такая постановка проблемы представляет несомненный интерес, прежде всего, в методологическом отношении, а также в том, насколько это обоснование может быть приемлемо как в рамках того философствования, которое осуществлял Франк, так и современного. И нельзя забывать о том, что в русской философии, особенно в философии рубежа Х1Х-ХХ вв. ответ на этот вопрос искали многие выдающиеся мыслители.

2 «Правда, - писал Франк, - большинство русских людей еще старается отогнать от себя эти грозные и тоскливые думы страстной мечтой о будущем обновлении и возрождении нашей общей русской жизни. Русские люди вообще имели привычку жить мечтами о будущем... Но никогда. Быть может, это духовное состояние не было так распространено, как именно теперь... Нельзя ведь отрицать, что должен же наконец рано или поздно наступить день, когда русская жизнь выберется из той трясины, в которую она попала...» [С. 496 - 497].

В словосочетании обсуждаемого вопроса первое место занимает слово «жизнь», а не «смысл». Жизнь - непостижима и не выразима в понятии, о чем свидетельствуют представители «философии жизни»; она - творение Божье. Об этом писали выдающиеся русские философы и богословы. H.A. Бердяев полагал, что мир, в котором мы живем - это тяжелый мир, подчиненный необходимости, где нет свободы, все ограничено и относительно. С.Н. Булгаков писал, что «логическое мышление соответствует лишь теперешнему, греховному, раздробленному состоянию мира и человечества, оно есть болезнь и порождение несовершеннолетия» .

Конечно, каждый человек, который задумывался над этим вопросом, давал и будет давать свой на него ответ. На мой взгляд, не следует стремиться подводить эти ответы под один знаменатель, искать какой-то один общий ответ. Конечно, такого рода поиски очень заманчивы, но они сродни поискам эликсира бессмертия... За рубежом происходило то же.

Как здесь не вспомнить Тейяра де Шардена. Он в своей «Божественной среде» наметил два основных пути: обожение активности и обожение пассивности. Ни тот, ни другой путь вроде бы не противоречат догматике.

В рамках первого пути «возможный конфликт может окончиться одним из трех способов: 1. Христианин подавит интерес, вкус к внешнему миру, попытается жить в мире, обоженном путем исключения земного; 2. Оттолкнет евангельские заповеди и решит жить, как ему покажется, настоящей человеческой жизнью; 3. Откажется понять несовершенный внешний мир, не предастся Богу, он смирится с «двойной» жизнью. Эти три пути, как писал Тейяр де Шарден, опасны, что очевидно. Но есть четвертый способ разрешить проблему: увидеть, что можно примирить и оплодотворить одно другим: любовь к миру, усилие безразличия и усилие развития.

В рамках второго способа наше восхождение в область неупорядоченного есть также две «стороны», «энергии». 1. Дружественные, поддерживающие наше усилие и благоприятные. 2. Враждебные энергии, «которые противодействуют нашим стремлениям, задерживают или отклоняют наше движение к сверхбытию и ограничивают... способности к развитию: это пассивные силы умаления»» . Но и это направление не является перспективным.

Многие люди стремятся устроить свою жизнь как можно комфортнее, иметь как можно больше благ и т.д. «По-видимому, -пишет Франк, - умение «устраиваться в жизни», добывать жизненные блага, утверждать и расширять свою позицию в жизнен-

ной борьбе обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о «смысле жизни»» [С. 493]. И это вполне оправданно, поскольку любой разумный человек всегда стремится к лучшему; это не просто какой-то эвдомонизм, нет - это, так сказать, естественное стремление, может быть - инстинкт.

И тут встает извечный русский вопрос, актуализированный Н.Г. Чернышевским. Действительно, вопрос о смысле жизни связан с направлением деятельности, ибо жизнь и ее смысл - это деятельность, жизненная деятельность. Что делать?

Этот вопрос может иметь весьма различные смыслы. Франк полагает, что единственно вполне разумный смысл, допускающий точный ответ, он имеет, когда под ним подразумевается отыскание пути или средства к какой-то цели. Цель - это тот материальный или идеальный феномен, который стремится достичь человек. Ради чего? Ведь смысл жизни - это просто достижение цели, а, наверное, осознание своей жизни, ее предназначения.

Все люди не праведники, ни злодеи, ни добрые, ни злые. Немножко того и другого. Они - никакие, обыкновенная посредственность [цит по 4, С. 14]. Какие люди оставляют самый сильный вклад в истории? Ответ Клавдия: «Я делю их на четыре группы: В первую входят негодяи с каменным лицом; ярким примером таких людей был Макрон... Затем идут праведники с таким же каменным сердцем, выдающимся примером которых был Катон Цензор... К третьей группе относятся праведники с золотым сердцем, такие как Афинодор и... Германик. А к последней и самой малочисленной группе - негодяи с золотым сердцем, и среди них трудно представить более идеальный образец, чем Ирод Агриппа»...

Франк справедливо замечает, что вопрос «что мне делать?» со значением «к чему мне стремиться?», «какую жизненную цель себе поставить?» «поднимается тогда, когда вопрошающему неясно само содержание высшей, последней, все остальное определяющей цели и ценности жизни» [С. 501].

Получается, что вопрос о смысле жизни затрагивает, может быть и неосознанно, фундаментальные философские проблемы, что продемонстрировано в работе Франка.

Типично русский смысл вопроса «что делать», заостренный в свое время Н.Г. Чернышевским, связан с вопросом: «что делать мне и другим, чтобы спасти мир и тем оправдать свою жизнь?» В основе этого вопроса лежит ряд предпосылок и условий (о которых далее). Установка одна: человек призван преобразовать мир и спасти его, чтобы реализовалась его высшая цель. И вопрос состоит в том, как найти то общее дело, которое осуществит спасение мира? Поиском ответа на этот вопрос занимался Федоров. Но

нужно ли преобразовывать мир для этого? Ведь согласно христианской традиции мир был создан всемогущим и всезнающим Богом. Что в этом творении может изменить тварь, менее совершенная, чем Творец? Ответ давался неоднократно; суть - изменить, прежде всего, социально-политический строй. Что и реализовалось большевиками в результате революции 1917 г. (и не только ими). Все варианты сходятся к одному: В основе их «лежит непосредственное убеждение, что есть такое единое общее дело, которое спасет мир, и соучастие в котором впервые дарует смысл жизни личности» [с. 504 - 505]. Это вера в смысл жизни через соучастие в общем деле, которое спасет мир. Франк справедливо замечает, что это - продукт нравственной слепоты: «Гордые спасатели мира, противопоставившие себя и свои стремления как высшее разумное и благое начало злу и хаосу всей реальной жизни, оказались сами проявлением и продуктом - притом одним из самых худших - этой самой злой и хаотической русской действительности...» [С. 506].

Но вернемся цели, ведь смысл жизни вроде бы предполагает, что жизнь имеет цель. По поводу цели и ее интерпретации существует обширная литература. В данном случае следует выделить то важное, что относится к определению смысла жизни.

Здесь мы опять сталкиваемся с многозначностью употребляемых терминов: смысл, цель, средства, жизнь, и т.д.

Жизнь и цель, несомненно, связаны, хотя и не для всех людей и во всех обстоятельствах. Они все же производны от человека. Это приводит к дилемме: «Одно из двух: или жизнь в целом имеет смысл - тогда она должна иметь его в каждое свое мгновение... или же этого нет, и жизнь, наша настоящая жизнь, бессмысленна, и тогда нет спасения от бессмыслицы, и все грядущее блаженство мира не искупает и не в силах искупить ее...[С. 508]. Напомню, что вслед за Франком мы ищем смысл (полный), жизни как единого целого. А как же «я», тогда оно должно осознаваться как вневременное и всеобъемлющее целое, ибо в этом контексте мы спрашиваем: имеет ли оно «смысл» и в чем он состоит? «Поэтому мировой смысл, смысл жизни, - пишет Франк, - никогда не может быть осуществлен во времени, ни вообще приурочен к какому-либо времени. Он или есть - раз навсегда! Или уже его нет - и тогда тоже - раз и навсегда!» [С.509].

Чтобы искать смысл жизни и найти его, пишет Франк, надо остановиться, сосредоточиться, ни о чем не «хлопотать», ничего не делать. Тогда вопрос «Что делать?» просто отпадает, точнее, он неправомерен. И поиски смысла жизни продолжаются. И тут мы вплотную подходим к условиям возможности смысла жизни.

Прежде всего, следует определиться со смыслом. Под «смыслом» Франк понимает примерно то же, что «разумность», а разумное в относительном смысле - то, что целесообразно, ведет к цели. Цель - разумна? Всегда ли? Средство разумно, когда оно ведет к цели. А вот цель не всегда бывает разумной. Здесь возникает еще одна категория, связанная со смыслом, которой мы не хотим касаться, - целесообразность. Смысл всегда относителен, он предполагает смысл для чего-то. «Жизнь же в целом никакой цели не имеет, а потому о «смысле» ее нельзя ставить вопроса» [С. 514]. Вот это странный результат, выходит, что наша жизнь - стихийный процесс изживания ее... Такой вывод не устраивает Франка, и дело не в аргументах, которые он основательно приводит против подобного подхода осмысления жизни; он все же утверждает смысл жизни, ее самодовлеющую ценность и стремится найти этот смысл: «жизнь должна быть служением высшему и абсолютному благу» [С. 515], не какому-то безличному абсолюту, как у Гегеля. Франк приводит слова Белинского, который, ознакомившись с позицией Гегеля, с негодованием воскликнул: «так это я, значит, не для себя самого познаю и живу, а для развития какого-то абсолютного духа. Стану я для него трудиться!»3 .

Смысл жизни связывается здесь с благом, «благом для меня» (и в субъективном, и в объективном смысле). Под благом в объективном смысле понимается самодовлеющая ценность или самоцель; под благом в субъективном смысле - нечто приятное, нужное и полезное нам.

Первое условие осмысленности жизни состоит в том, что «мы прекратили бессмысленную погоню за самой жизнью, а отдали бы ее служению чему-то высшему, имеющему оправдание в самом себе» [С. 517]. Но что это такое? Какова тогда цель? Жизнь в благе, или благая жизнь, или благо как жизнь: такова ли цель наших стремлений? Ведь абсолютная противоположность всякой разумной цели есть смерть, небытие. Искомое благо не может быть только «идеалом», но должно быть живым бытием, удовлетворяющим нас. Что это?

Любовь? Когда мы любим, и ищем в любви то, что нас удовлетворяет, хотим вкусить только личных радостей от нее, мы занимаемся развратом, а не подлинной любовью. «Любовь, - пишет Франк, - не есть холодна и пустая, эгоистическая жажда наслаждения, но и любовь не есть рабское служение, уничтожения себя для другого. Любовь есть такое преодоление нашей корыстной

3 Но это не первое знакомство Белинского с Гегелем, а уже зрелое. См.: .

личной жизни, которое именно дарует нам блаженную полноту подлинной жизни и тем осмысливает нашу жизнь [С. 518].

Но, как замечает Франк, «любовь к земному человеческому существу сама по себе не дает подлинного, последнего смысла жизни [С. 518]. Вмешивается временной фактор, который неизбежно выводит на проблему вечной жизни. «Живое благо, или благо как жизнь, должно быть вечной жизнью, и эта вечная жизнь должна быть моей личной жизнью. Моя жизнь может быть осмыслена, только если она обладает вечностью» [С.519]. И есть еще одно условие осмысленности жизни. «Не только фактически я должен служить высшему благу и, пребывая в нем и пропитывая им свою жизнь, тем обретать истинную жизнь; но я должен так же непрерывно разумно сознавать все это соотношение; ибо если я бессознательно участвую в этом служении, оно только бессознательно для меня обогащает меня, то я по-прежнему сознаю свою жизнь пребывающей во тьме бессмысленности...» [С. 510-520].

Таким образом, итог размышлений Франка состоит в следующем: для того, чтобы жизнь имела смысл необходимы два условия: «существование Бога и наша собственная причастность ему, достижимость для нас жизни в Боге или божественной жизни» [С. 521]. Достаточны ли эти условия?

«Жизнь есть подлинная живая Истина» [С. 521]. Но как же найти эту Истину? Ведь жизнь вроде бы бессмысленна? И Франк приводит основательные аргументы в пользу бессмысленности жизни. Они вроде бы очевидны. Эти рассуждения приводят его к вопросу: «есть ли умозаключение от эмпирической природы мира и жизни достаточный и единственный критерий для решения вопроса о смысле жизни?» [С. 533]. Франк полагает, что ответить на этот вопрос можно отрицательно: любой ответ содержит в себе внутреннее логическое противоречие: если мы понимаем и разумно утверждаем бессмысленность жизни, то, значит, на свете не все бессмысленно, в том числе и жизнь. «Не есть ли это, - снова спрашивает Франк, - особое и особенное бессмысленное издевательство мировой судьбы над человеком - даровать ему духовный взор, чтобы он видел свое бессилие перед слепыми силами и безысходно мучился им?» [С. 534]. Нет! В нашем бытии есть начало иного, вечного бытия (хотя и замутненное нашей чувственной ограниченностью). И вот это знание «удостоверяет нас не только в собственном, внутреннем сверхэмпирическом бытии, но и в бытии божественного и всеобъемлющего, свехмирового начала Истины, хотя бы лишь как света чистого знания» [С. 537].

Искать смысл жизни в сиюминутном, эмпирическом бытии нельзя. Этот смысл выходит за его пределы. Разум, данный чело-

веку, оказывается бессильным. Но можно ли полагаться только на разум? Ведь есть еще и чувства, которые играют в жизни человека не меньшую роль, выводят его за пределы этого бытия, вопреки бытию. Отсюда ясно, что «смысл жизни нельзя найти в готовом виде раз и навсегда данным, уже утвержденным в бытии, а можно только добиваться его осуществления - таков вывод С.Л. Франка.

Литература

1. Белинский В.Г. В воспоминаниях современников. М.: Художественная литература. 1977.

2. Белинский В.Г. Собрание соч., Т. 9. М.: Художественная литература. 1982.

3. Булгаков С.Н. Свет невечерний. Созерцания и умозрения. М. 1994.

4. Грейвз Р. Божественный Клавдий. М. 1992.

5. Тейяр де Шарден П. Божественная среда. Пер.с франц. О.С. Вайнер, Я.Г. Кротова и З.А. Масленниковой. Вступ. ст. прот. Александр Мень. М.: Издательство «Ренессанс» СП «ИВО - СцЦ». 1992.

6. Франк С. Смысл жизни // Смысл жизни: Антология. /Сост., общ. ред., предисл. и прим. Н.К. Гаврюпшна. М.: Издательская группа «Прогресс-Культура». 1994.

7. Франк С.Л. Сочинения. М., «Правда». 1990.

Франк С Л

Смысл жизни

С.Л.Франк

Смысл жизни

Предисловие

I. Вступление

II. "Что делать?"

III. Условия возможности смысла жизни

IV. Бессмысленность жизни

V. Самоочевидность истинного бытия

VI. Оправдание веры

VII. Осмысление жизни

VIII. О духовном и мирском делании

Семен Франк.

Портрет работы Л.В.Зака.

Берлин, 1936

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемая книжка, уже давно задуманная, образует как бы естественное продолжение выпущенной мною в 1924 году книжки "Крушение кумиров". Она составлена в ответ на неоднократные указания друзей и единомышленников о необходимости такого продолжения, которое раскрыло бы положительное содержание тех идей, которые преимущественно в форме критики господствующих предубеждений были изложены в "Крушении кумиров". И эта вторая книжка, подобно первой, будучи выражением личных верований автора, выросла в связи с беседами и спорами, которые пришлось вести в кругу русского студенческого христианского движения. Она предлагается поэтому, в первую очередь, вниманию молодых участников этого движения и вообще русской молодежи...

I. ВСТУПЛЕНИЕ

Имеет ли жизнь вообще смысл, и если да - то какой именно? В чем смысл жизни? Или жизнь есть просто бессмыслица, бессмысленный, никчемный процесс естественного рождения, расцветания, созревания, увядания и смерти человека, как всякого другого органического существа? Те мечты о добре и правде, о духовной значительности и осмысленности жизни, которые уже с отроческих лет волнуют нашу душу и заставляют нас думать, что мы родились не "даром", что мы призваны осуществить в мире что-то великое и решающее и тем самым осуществить и самих себя, дать творческий исход дремлющим в нас, скрытым от постороннего взора, но настойчиво требующим своего обнаружения духовным силам, образующим как бы истинное существо нашего "Я", - эти мечты оправданы ли как-либо объективно, имеют ли какое-либо разумное основание, и если да то какое? Или они просто огоньки слепой страсти, вспыхивающие в живом существе по естественным законам его природы, как стихийные влечения и томления, с помощью которых равнодушная природа совершает через наше посредство, обманывая и завлекая нас иллюзиями, свое бессмысленное, в вечном однообразии повторяющееся дело сохранения животной жизни в смене поколений? Человеческая жажда любви и счастья, слезы умиления перед красотой, трепетная мысль о светлой радости, озаряющей и согревающей жизнь или, вернее, впервые осуществляющей подлинную жизнь, есть ли для этого какая-либо твердая почва в бытии человека, или это - только отражение в воспаленном человеческом сознании той слепой и смутной страсти, которая владеет и насекомым, которое обманывает нас, употребляя как орудия для сохранения все той же бессмысленной прозы жизни животной и обрекая нас за краткую мечту о высшей радости и духовной полноте расплачиваться пошлостью, скукой и томительной нуждой узкого, будничного, обывательского существования? А жажда подвига, самоотверженного служения добру, жажда гибели во имя великого и светлого дела - есть ли это нечто большее и более осмысленное, чем таинственная, но бессмысленная сила, которая гонит бабочку в огонь?

Эти, как обычно говорится, "проклятые" вопросы или, вернее, этот единый вопрос "о смысле жизни" волнует и мучает в глубине души каждого человека. Человек может на время, и даже на очень долгое время, совсем забыть о нем, погрузиться с головой или в будничные интересы сегодняшнего дня, в материальные заботы о сохранении жизни, о богатстве, довольстве и земных успехах, или в какие-либо сверхличные страсти и "дела" - в политику, борьбу партий и т.п., - но жизнь уже так устроена, что совсем и навсегда отмахнуться от него не может и самый тупой, заплывший жиром или духовно спящий человек: неустранимый факт приближения смерти и неизбежных ее предвестников - старения и болезней, факт отмирания, скоропреходящего исчезновения, погружения в невозвратное прошлое всей нашей земной жизни со всей иллюзорной значительностью ее интересов -- этот факт есть для всякого человека грозное и неотвязное напоминание нерешенного, отложенного в сторону вопроса о смысле жизни. Этот вопрос - не "теоретический вопрос", не предмет праздной умственной игры; этот вопрос есть вопрос самой жизни, он так же страшен, и, собственно говоря, еще гораздо более страшен, чем при тяжкой нужде вопрос о куске хлеба для утоления голода. Поистине, это есть вопрос о хлебе, который бы напитал нас, и воде, которая утолила бы нашу жажду. Чехов описывает человека, который, всю жизнь живя будничными интересами в провинциальном городе, как все другие люди, лгал и притворялся, "играл роль" в "обществе", был занят "делами", погружен в мелкие интриги и заботы - и вдруг, неожиданно, однажды ночью, просыпается с тяжелым сердцебиением и в холодном поту. Что случилось? Случилось что-то ужасное - жизнь прошла, и жизни не было, потому что не было и нет в ней смысла!

И все-таки огромное большинство людей считает нужным отмахиваться от этого вопроса, прятаться от него и находит величайшую жизненную мудрость в такой "страусовой политике". Они называют это "принципиальным отказом" от попытки разрешить "неразрешимые метафизические вопросы", и они так умело обманывают и всех других, и самих себя, что не только для постороннего взора, но и для них самих их мука и неизбывное томление остаются незамеченными, быть может, до самого смертного часа. Этот прием воспитывания в себе и других забвения к самому важному, в конечном счете, единственно важному вопросу жизни определен, однако, не одной только "страусовой политикой", желанием закрыть глаза, чтобы не видеть страшной истины. По-видимому, умение "устраиваться в жизни", добывать жизненные блага, утверждать и расширять свою позицию в жизненной борьбе обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о "смысле жизни". А так как это умение, в силу животной природы человека и определяемого им "здравого рассудка", представляется самым важным и первым по настоятельности делом, то в его интересах и совершается это задавливание в глубокие низины бессознательности тревожного недоумения о смысле жизни. И чем спокойнее, чем более размерена и упорядочена внешняя жизнь, чем более она занята текущими земными интересами и имеет удачу в их осуществлении, тем глубже та душевная могила, в которой похоронен вопрос о смысле жизни. Поэтому мы, например, видим, что средний европеец, типичный западноевропейский "буржуа" (не в экономическом, а в духовном смысле слова) как будто совсем не интересуется более этим вопросом и потому перестал и нуждаться в религии, которая одна только дает на него ответ. Мы, русские, отчасти по своей натуре, отчасти, вероятно, по неустроенности и ненала-женности нашей внешней, гражданской, бытовой и общественной жизни, и в прежние, "благополучные" времена отличались от западных европейцев тем, что больше мучились вопросом о смысле жизни или, точнее, более открыто мучились им, более признавались в своих мучениях. Однако теперь, оглядываясь назад, на наше столь недавнее и столь далекое от нас прошлое, мы должны сознаться, что и мы тогда в значительной мере "заплыли жиром" и не видели - не хотели или не могли видеть - истинного лица жизни, и потому мало заботились об его разгадке.